Книга Нам здесь жить - Валерий Елманов

Кроме того, если судить объективно, лишнего староста на них не наговаривал: все по делу. И касаемо «ненашенских» словес тоже крыть нечем. Они, действительно, особенно поначалу, частенько попадали впросак. Сангре, к примеру, до сих пор не мог без смеха вспомнить, как он во второй день пребывания в деревне, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, в течение получаса, не меньше, выяснял у Горыни, где тут поблизости туалет. Увы, но ни его, ни «параши», ни «очка», ни «сортира», ни даже самого что ни на есть русского «отхожего места» здесь не знали. А Петр в свою очередь отродясь не слыхал про «облаю стончаковую избу».

Да и во многих других вопросах он лишь диву давался, сколько казалось бы обычных слов, прочно вошедших в словарь русского человека еще в двадцатом веке, если не раньше, местные попросту не понимают. Приходилось немало попотеть, чтоб найти нужный средневековый аналог. Но находил, и «нюанс» сменялся «оттенком», «прогноз» — «предсказанием», «секрет» — «тайной», «деталь» — «частицей», «компенсация» — «возмещением», «моментальное» — «мгновенным», а «фрукты» для раненого друга — «плодами», а то и еще проще: «грушами» и «яблоками».

К чести наших героев надо заметить, что переучивались они быстро, особенно Петр — сказывалось пребывание в колонии, где за одно единственное неудачное слово можно было поиметь весьма крупные неприятности. Спустя всего месяц они почти не употребляли диковинных для аборигенов слов. Ну разве когда Сангре пробивало на одесский жаргон, но это не в счет, ибо тогда загадочных слов в его речи было так много, что перевода никто не удосуживался спросить, предпочитая вникать в смысл монолога веселого чужеземца, исходя исключительно из интонаций.

Зато в обычном разговоре Петр последний раз лопухнулся аж на проводах мужиков на войну, когда провозгласил, что у него созрел тост. Но и тут мгновенно сработала выработавшаяся за последнее время привычка, и он, оглядев озадаченно уставившийся на него народец, буквально через несколько секунд внес поправку, заменив «тост» на «здравицу». — Заряница, сказываешь, подобрала? — нахмурился Дмитрий.

— Она, она, — закивал Липень. — Ну-ка, подь сюды, — приказал он девушке, стоящей поодаль среди сгрудившихся в кучу перепуганных односельчан. И когда та, не поднимая головы, робко подошла поближе, строго приказал: — Давай, сказывай княжичу без утайки как да что!

Но рассказывать ей ничего не пришлось. Оказывается, княжичу припомнился некий коваль, бывший среди ополченцев. Мол, когда он в кругу ратников своей сестрицей-разумницей похвалялся, тоже ее вроде Заряницей называл.

— Горыня?! — радостно вскинула голову девушка.

— Он самый, — подтвердил Дмитрий. — Стало быть, он твой братец. Хорош, хорош, ничего не скажешь, могутный. Сказывал, беспременно тверичи всех поганых одолеют. Мол, им провидец о том еще месяц назад предсказывал. И песня, кою он вместе со своими мужичками, у костра сидючи, пел, тоже хороша. «Вставай вся Тверь огромная», — процитировал он. — Вроде и простые словеса, а как за душу хватают.

— Таки это ж моя песня! — возликовал Петр. — А провидец вот стоит, — хлопнул он по плечу друга и, радостный, уставился на Дмитрия, будучи уверенный, что теперь-то их неприятности остались позади.

Княжич, нахмурившись, удивленно уставился на обоих, недоверчиво переводя взгляд то на Улана, то на Петра.

— Не похож ты на гусляра, — усомнился он. — Не брешешь?

— Зачем, — пожал плечами Сангре. — Да и глупо. Достаточно того же Горыню спросить и мое вранье вмиг наружу вылезет. Да и не он один мои слова подтвердить может… — он кивнул на скучившееся население деревеньки. — Любого из них спроси. Вон хоть бы старосту.

Липень досадливо крякнул, но увиливать не стал, подтвердил:

— Его, его песня. И впрямь он всех нашенских ей обучал. Туточки, в моей избе, ее и пели. И про победу твово батюшки Улан сей нам сказывал.

Петр для вящей убедительности и в подтверждение истинности своих слов, вытащив из-за пазухи крест, поцеловал его.

— Ишь ты, — усмехнулся Дмитрий. — Выходит, ты все-таки гусляр. — Однако появившаяся на губах княжича одобрительная улыбка спустя мгновение слетела с его лица. Он прищурился, внимательно вглядываясь, но не в лицо Сангре, а чуть пониже. — А ну-ка поведай, побратим татарский, как на духу — ты не из латинов, часом, будешь? — строго спросил он.

— Православный, — возразил Петр.

— Да ну? А крыж[13] тогда у тебя отчего ненашенский?

— Это…

Петр замялся, не зная как пояснить, что его мама Галя была униаткой. Учитывая, что в это время на Руси слыхом не слыхивали об унии, задачка была еще та. Поначалу он решил отделаться общей фразой, проворчав, что это у него последняя память от матушки, но не вышло. Получилось иное: все заслуги за хорошие слова песни пропали даром, ибо Дмитрий вновь смотрел сурово и непримиримо. Некоторое время он задумчиво теребил небольшой темный пух на подбородке и наконец задумчиво протянул, как бы размышляя вслух:

— Такая песня и впрямь дорогого стоит, но придумал ее ты, гусляр, а Юрию дорожку к Новгороду указал твой побратим, — последовал кивок в сторону Улана. — А ведь ежели он — провидец, то не мог не знать, кому путь в лесу показывает, — он вздохнул, потирая лоб, и пожаловался: — Уж и не ведаю, как с вами быть, больно вы странные людишки. У одного мать — латинка, да и с виду ненашенский, второй вовсе не пойми кто. Очень странные. Ну да ладно, коль вы с ним побратимы, дозволяю тебе, гусляр, поехать вместе с ним в Тверь к моему батюшке. Пущай он решает, что перевесит: твоя песня аль его вина.

— А ты погоди его за показ виноватить, — встрепенулась Заряница. — Не мог он ту дорожку до конца ведать, никак не мог, — и она торопливо осведомилась у Улана: — Ты ж им путь токмо до Лосиной тропы указал, верно? — тот молча кивнул. Девушка, просияв, повернулась к княжичу и выпалила: — А ведь опосля Лосиной тропы Гусиное болото лежит и ежели московский князь со своими людишками вправо метнется, до-олго обходить станет. Да и проход меж Гусиным и соседним, Лебяжьим, узок больно. Кто о нем не ведает, нипочем не заметит и далее в обход двинется. Вот и выходит, что перехватить их времечко у тебя есть.

— Какое там времечко, — горько усмехнулся Дмитрий. — Мы ж на день, считай, отстали.

— Подумаешь, на день, — фыркнула Заряница. — Пришлец неведающий в наших болотах и три дня проплутает, покамест не выберется. А ты, коль от Гусиного влево двинешься, еще и обгонишь его и, ей-ей, первым у Хутунецкого сельца окажешься, кое на реке Тьме стоит. Московлянам же того сельца нипочем не миновать, ежели они свой путь в Торжок держат.

— Не лжешь ли? — встрепенулся княжич, недоверчиво уставившись на девушку. Та торопливо перекрестилась. Дмитрий, не удовлетворившись этим, перевел взгляд на Липня. — А кто туда дорогу помимо девки ведает?

Липень торопливо заверил, что до Хутунецкого села дорожка знакома всем мужикам. Там по осени всегда богатый торг и чуть ли не каждый туда ездил, потому как сельцом ведает наместник Торжка и цену за зерно новгородские купцы дают побольше, чем в Твери.