Книга Солнце - крутой бог - Юн Эво

Через полчаса мы сидим на скамейке рядом с Тёйенбадет. Франк снимает солнечные очки и вертит их в пальцах. Снова надевает и смотрит на меня. Вид у него задумчивый, И вдруг он говорит, словно никакого перерыва в нашем разговоре и не было:

— Эти полгода я вообще ничем не занимался. Впрочем, это не совсем верно. Я размышлял. Занимался собой и размышлял. А звучит так, будто я вообще ничего не делал. И бывает трудно объяснить людям, которые видят, как ты целый день сидишь на скамейке, что именно в это время ты интенсивно трудишься. Правда, должен признаться, я пока еще ни до чего не додумался. Только пытался переключить свою жизнь на другую скорость. Я съехал с шоссе и попал не на ту дорогу, которую собирался выбрать. И неожиданно обнаружил на ней кучу возможностей.

— Например? — спрашиваю я.

— Понятия не имею, — отвечает он и с довольным видом смотрит на землю. — Эти возможности еще не проявили себя. Я не знаю, когда они проявятся и проявятся ли вообще. Не знаю, может, мне нужно еще немного подумать. Поэтому я, собственно, и искал уединения на элеваторе. Ну как, понял ли ты что-нибудь из моего объяснения?

— Мне все абсолютно ясно, — говорю я и чуть-чуть подвигаюсь к нему. Франк тоже невольно чуть-чуть придвигается ко мне, словно я собираюсь открыть ему важную тайну. — У меня есть кое-что, что нужно тебе, — говорю я ему. — Без дураков.

— А-а… — тянет он, и не похоже, чтобы он врубился. Я объясняю ему свой план, радуясь, что он не начал ржать. Он серьезно кивает: видно, просек фишку.

Я втолковываю ему, что мы оба работаем над одним и тем же. Только с разным знаком.

— Поэтому ты нужен мне как судья, чтобы понять, выполнил ли я свою задачу, — говорю я. — А я тебе нужен, чтобы помочь вернуться к своей юности. Лучше меня ты никого не найдешь, ведь я еще не расстался с детством и постепенно меняюсь. Я отличный советчик.

Франк откидывается на спинку скамейки. Смотрит на меня. Склонив голову набок, смотрит, словно я какой-то диковинный зверь. Может, даже вымирающий вид. Мне кажется, что я слышу, как у него в голове ворочаются мысли. И что он находится где-то за милю отсюда. Я машу рукой у него перед глазами, чтобы убедиться, что он все-таки здесь.

— Привет! — говорю я. — Есть кто дома?

— Послушай, — отзывается он. — Нечего дурачиться, как четырнадцатилетний отрок. — Он видит, что разозлил меня и продолжает: — Если я соглашусь на твое предложение, ты, мистер Адам, сильно измениться.

Но это будет не так просто, как тебе кажется.

Все это напоминает его реплику из кошмара, приснившегося мне несколько дней назад. Когда Чувак в плаще гнался за мной и в конце концов вытащил меня из зыбучих песков. Поэтому я отвечаю ему, но про себя:

— Ты даже не догадываешься, как непросто мне уже сейчас.

А вслух говорю:

— Именно другим мне и хочется стать. Так что, забито?

— Стоп, стоп, стоп! — Он загораживается от меня руками. — Дай мне время на размышление. Я тебе сообщу.

— Когда? — спрашиваю я.

— Это уже мое дело, — таинственно отвечает он.

— Последний вопрос, — говорю я и собираю свои шмотки.

— Валяй! — отвечает он.

— Как ты ведешь себя, когда хочешь познакомиться с девушкой, с которой никогда раньше не разговаривал? — я даже не краснею, выпалив эту тираду.

— И ты просишь совета у меня? Неужели я похож на Казанову, Дона Жуана или Джеймса Бонда? — удивляется он.

— Чувак, который потратил полгода на размышления о том, что такое жизнь, должен был иногда задумываться и об этом, — я готовлюсь уйти. Ведь дома меня ждет одно важное дело.

— Глупо отвечать на такой вопрос, но я бы сказал, что тебе нужен свой стиль. Ты должен отличаться от других ребят, — говорит он. — Должен быть вроде песчинки, попавшей ей в глаз. От которой она никак не может избавиться.

— Песчинка в глазу, — соглашаюсь я. — Это здорово!

Я топаю домой. На этот раз слова Франка попали в десятку. Свой стиль, сказал он. А в моем списке, между прочим, так и записано: найти свой стиль одежды.

Нужно ли еще раз это обмозговать?

Я в принципе не против, но сейчас меня занимают другие проблемы. Я начал называть их «проблемами Пера Гюнта». Ведь нас учили, что мистер Гюнт был из тех типов, которые удирают от всего важного в жизни. Во всяком случае так он поступал в конце пьесы. И теперь я думаю о вчерашнем, о папашиной тайне. Неужели он намылился сбежать от нас?

Пока что он об этом не заикался.

Но мне почему-то кажется, что перед нами вот-вот разверзнется бездна.

Так всегда бывает в фильмах ужасов. Обычная жизнь вдруг переворачивается с ног на голову. Люди, которых ты считал нормальными, оказываются чудовищами. Отец — убийцей. Мать — зомби. Сестра — вампиром. И во всех фильмах главный герой должен убить своих ближайших родственников и постараться выжить в самых кровавых разборках. Я до сих пор не могу опомниться от того, что у моего папаши, возможно, есть какая-то страшная тайна. Тайна, которая может иметь последствия Пера Гюнта. Выходит, он совсем не тот, за кого я его принимал все эти годы. И мне это не нравится!

Я вваливаюсь в квартиру и хватаю телефон. Быстро набираю номер театра, где работает папаша, мне отвечают только на седьмой гудок. Отвечает нежный женский голос, и где-то вдали я слышу крики и вой. Кто-то бьет в барабан. Я прошу позвать Хельге.

— Да, сегодня он здесь, — отвечает мне какая-то баба. Пропасть растет, и чудовища выглядывают из-за занавеса. Можно подумать, что папаша вообще бывает там крайне редко. Что он первый раз за долгое время случайно оказался на месте.

Моя рука описывает такую же небрежную и вялую дугу, как рука официантки в кафе. Она тянет за собой трубку и кладет ее на рычаг до того, как папаша успевает ответить. И это хорошо. Потому что спросить мне его, собственно, не о чем.

Хотя вру! Есть у меня один чертовски неприятный вопрос, который я бы ему задал. Но я не могу. Не могу позвонить старику и равнодушно спросить: «Папаша, а где это ты вчера был? Как она выглядит, эта твоя дама сердца? И давно ли уже она у тебя? Задумал намылить лыжи, как твой Пер Лгун, Пер Дурак, Пер Псих?»

Нет, это было бы слишком. Но меня словно подмывает, и я говорю себе, что я буду не я, а эту загадку разгадаю. И пойму, что к чему. Хотя бы ради мамаши. Ради себя и Сёс. Об отце я думаю в последнюю очередь. Он сам заварил эту кашу.

Решив про себя этот вопрос, я теперь могу раскачаться на что-нибудь другое. И на повестке дня опять появляется Маленькая Буря. У меня есть план на лето. Я должен о нем помнить. Франк сказал — «свой стиль», вот об этом мне и надо позаботиться.