Книга Исповедь уставшего грешника - Андрей Максимов

– Извини, что я сегодня заговорила об этом, – сказала Лиза тоном, в котором не было ни грамма вины. – Я все не решалась никак… Но вот… Это важно для меня, понимаешь?

У меня впереди – вторая премьера, которая, как известно, сложней первой. Артисты после премьеры всегда расслабляются, и потому второй спектакль нередко бывает неудачным. И не хочу я сегодня – про будущее да про перспективы… Не хочу! Причем тут вообще перспективы? Перспективы у любви всегда печальны, не живучая она особа, любовь, все норовит либо исчезнуть, либо превратиться в скуку, привычку, да во что угодно, лишь бы собой не быть! И что теперь делать? Отменить ее, любовь, в принципе и не пользоваться теми мгновениями настоящего, когда она приносит радость?

– Какого ты ждешь от меня ответа? – вздохнул я.

– Честного, – вздохнула Лиза, явно не веря в саму возможность честного ответа.

Почему я решил говорить именно в ресторане? У нас уже есть проторенный путь в маленькую, уютную гостиницу. Можно было и там побеседовать. Может, эта тема там бы и не возникла. Но я отчего-то решил, что если разговор, то обязательно в ресторане. А я устал. У меня сегодня второй спектакль. И вообще…

Я попытался быть честным:

– Лизка, я ужасно устал, с одной стороны, а, с другой, очень волнуюсь. Понимаешь? Когда человек одновременно устал и волнуется – это шизофрения. А когда у человека шизофрения, он не может отвечать на судьбоносные вопросы.

Я попытался весело усмехнуться. Лиза попыталась поддержать мое веселье. Не получилось у обоих.

Лиза отложила в сторону вилку, хлебнула клубничного морса, облизала губы, ставшие ещё более красными, и заговорила – абсолютно спокойно, без эмоций, будто делала давно заготовленный доклад:

– Я очень тебя люблю, понимаешь? И я хочу, чтобы ты принадлежал мне весь, целиком…

– Но ведь ты мне целиком не принадлежишь, – я попытался ухватиться за спасительную соломинку.

Но Лиза, когда хотела, умела не слышать возражений:

– Я хочу спать с тобой не в гостинице, а в доме…

– У меня нет дома, в который я могу тебя привести, – еще одна соломинка.

Но и она не помогла.

– Купим. Это технический вопрос, – я не подозревал, что Лиза способна говорить так жестко. – Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Да, я знала, что ты женат, но я не представляла, что мне будет так тяжело делить тебя с другой женщиной… Я готова терпеть ради нашей любви. Но я хочу знать, сколько это будет длиться? Есть ли у наших отношений перспектива?

Никакого ответа: ни шутки, ни иронии, ни хамства, – ничего не рождалось в моей усталой голове. Кроме желания, чтобы этот разговор поскорее закончился, но какими словами выразить это желание, я не знал.

Я молчал.

Лиза, начав говорить, замолчать уже не могла:

– Я не хочу думать, что я для тебя – просто красивенькая игрушка. Я хочу думать, что ты сам размышлял над тем, куда мы идем по этой жизни. Скажи мне, что ты надумал.

– Мы идем в мир, – вздохнул я. – Представляешь, каждое утро мы встаем с кровати и идем в мир. Правда, здорово?

– А если не ёрничать?

По-моему, хорошая фраза: каждое утро мы встаем с кровати и идем в мир. Чего еще она от меня хочет? Я устал. У меня впереди – второй спектакль.

– Послушай, Лиза, для тебя новость, что у меня есть жена? Я, по-моему, никогда не скрывал этого.

– Как же ты не можешь понять! Одно дело – просто знать, и совсем иное – переживать! Я и подумать не могла, что это так больно!

Это было сыграно, причем, ужасно. Отчего это любая женщина убеждена, будто она хорошая актриса? У меня профессиональное неприятие фальшивой игры.

– Послушай, Лиза, ты правда меня любишь?

– Да. Очень.

– Ну, тогда ты реши для себя: ты меня любишь любого или только без жены?

– Знаешь, что! – она вскочила, изображая возмущение.

Я очень устал. У меня впереди – второй спектакль.

– Ты только истерики тут не устраивай. И нигде не устраивай. И вообще – сядь.

Лиза послушно села.

– Заглядывать в будущее я не умею, – продолжил я. – И не люблю. Потому что тот, кто хочет рассмешить Бога, – тот строит планы. Я живу здесь и сейчас. С женой я не живу. Ни в каком смысле. Ты это прекрасно знаешь…

– Это если тебе верить, – начала Лиза.

Но тут уже пришла моя очередь не позволить ей говорить эти бессмысленные бабские слова:

– Если ты меня любишь, значит, ты мне веришь. Я на самом деле не живу с женой: я с ней не сплю, почти не разговариваю, не ужинаю, не завтракаю, практически не встречаюсь и ничего не знаю про ее жизнь. Нас ничего не объединяет, кроме того, что мы ночуем под одной крышей и у нас есть сын.

– Это немало, – сказала Лиза.

– Это ничто, – сказал я. – Это такая беда, печаль, такой крест, если хочешь. Но он есть. Как бы тебе ни было неприятно, но у меня есть жена и сын. Семьи нет. А жена и сын присутствуют. Так бывает. И если эта моя телега тебе не нравится, значит, ты любишь не меня, а какого-то другого человека, которого сама же себе и придумала.

Лиза снова вскочила:

– Мне все понятно! Ничего не изменится! Эта херня так и будет продолжаться! Ну, и живи со своей телегой, пожалуйста! Ну, и кати ее туда, куда тебе надо! Ясно тебе? Ясно?

Лиза смотрела на меня, будто ожидая ответа.

Я молчал.

Люди за соседними столиками начали на нас оборачиваться, с каким-то непонятным восторгом наблюдая чужой скандал.

– Ты мне надоел со всей своей телегой, ясно тебе?

Лиза шарахнула об пол стакан с недопитым морсом, и выскочила из ресторана.

«Интересно, – подумал я. – Сколько стоит стакан? Я никогда не оплачивал стаканы в ресторане…»

Перед спектаклем я хотел войти в зал и поглядеть – пришла ли? Пропуск на ее фамилию я оставил у администратора, и мне не представляло никакого труда узнать, на какое место ее посадили. Но я не стал этого делать, потому что не знал, чего бояться больше: увидеть ее в зале или не увидеть.

Не увидеть – означало, что это не просто ссора, а конец нашего романа. А если она пришла, что мне тогда делать?

Спектакль я помню плохо. Я смотрел на сцену, но ничего не видел: меня увлекало другое. Конечно, это непрофессионально, ужасно и прочие ля-ля. Но что поделать, если это так? Когда эмоции захватывают человека в плен, никакой разум их победить не может.

Я все время пытался убедить себя в том, что с Лизой все кончено. Хорошие такие слова сам себе говорил, правильные. Только не верил в них абсолютно. Проверял телефон: нет ли смски? Смска не приходила. Уговаривал себя: не прощу Лизе, если она не придет на мой спектакль: она пришлет смску – не отвечу, позвонит – тоже не отвечу, придет к театру – не отвечу, не отвечу, не отвечу! Не верил этому. Смотрел телефон: нет ли смски? Смска не приходила. Убеждал себя, что ненавижу ее, что прекрасно без нее обойдусь – мало ли таких? Много таких! И вообще человек, который устроил разборки с режиссером за два часа до спектакля – эгоист, а женщина–эгоист, это еще хуже, чем женщина–блядь, потому что блядство у них в крови, а эгоизм выделяет наиболее противных из них. И не верил сам себе. И смотрел на телефон. Смска не приходила.