Книга Кошмары Серебряных прудов - Анна Устинова

— Толки, и как следует.

Жанна покорно заработала пестиком. Пелагея тем временем переместилась к печке, погремела заслонками и набрала полный совок золы. Бережно неся его перед собой, она вновь подошла к столу и ссыпала часть золы с совка в деревянную миску. Остальная зола полетела в ведро, стоявшее возле печи.

Все это время Жанна продолжала ритмично постукивать пестиком. Она делала это словно робот. Пелагея уставилась на ступку.

— Хватит, — коротко приказала она, одним движением высыпала содержимое ступки в миску с золой и долила туда воды.

Затем Пелагея опустилась на прежнее свое место, прямо напротив Жанны.

— Ну, начнем, милая, — обратилась к Жанне она, и голос ее прозвучал совершенно по-иному, чем прежде.

Если бы не видел Пелагею, то легко мог бы предположить, что к Жанне обращается древняя старуха.

— Ну, моя милая, ты готова? — повторила Пелагея.

— Да, — едва слышно пролепетала девочка.

Пелагея потянулась к керосиновой лампе и подвернула фитиль. Плотные шторы были, как и вчера, задернуты. С улицы сюда не проникало ни единого лучика света. Поэтому комната погрузилась в полный мрак. До того полный, что скрылись стены. Свет выхватывал из темноты лишь стол и сидящих за ним Жанну и Пелагею. Колдунья простерла обе руки над миской. Там клокотнуло и вверх взметнулся узкий и острый, как шпага, язык сине-зеленого пламени. Пелагея подула на него. Пламя свернулось в спираль, затем вдруг рассыпалось на великое множество крохотных огоньков, которые роем мошкары заплясали над миской.

Огоньки были всех цветов радуги — красные, синие, желтые, зеленые, фиолетовые… Темп их танца с каждым мгновением убыстрялся. От этого беспорядочного движения у меня закружилась голова, я зажмурился.

Снова открыв глаза, я никаких огоньков не увидел. Пелагея, держа в одной руке французскую книжку Юлии Павловны, а в другой — Жаннину расческу, сосредоточенно разглядывала что-то внутри миски. Не знаю, сколько она так сидела в полном молчании. Мне показалось, долго.

Наконец Пелагея подняла голову и обратилась к Жанне:

— Плохо дело. Даже хуже, чем я сначала подумала.

— Что, мама не поправится? — навернулись слезы на глаза Жанне.

— Все зависит от тебя, девочка, — продолжала Пелагея. — На маме твой сглаз лежит очень слабенький. Его снять — раз плюнуть. Но на тебе, дорогая… — Пелагея чуть помолчала, видимо, подбирая нужные слова. — В общем, твой сглаз и на маму действует. И получается, что на ней целых два сглаза. Один другой питает. А это очень серьезно.

— И ничем нельзя помочь? — в отчаянии произнесла Жанна.

— Можно, — ответила Пелагея. — Но способ только один. Зеркало поставить.

— Зеркало? — переспросила Жанна. — А что это значит?

— Это, милая, значит, что просто снять сглаз я с тебя не могу, — вкрадчивым голосом отозвалась Пелагея. — В моих силах лишь отвести удар. Вместо тебя подставлю зеркало. Вот оно и вернет удар тому, кто сглазил тебя.

— Тому? — переспросила девочка.

— Хочешь, могу показать человека, который сглазил тебя, — усталым голосом произнесла Пелагея.

— Нет, не хочу, — решительно заявила Жанна.

— Может, и правильно, что не хочешь, — одобрила Пелагея. — Каждое подобное знание — лишнее зло в душе.

— А с тем… с той… с этим, — начала Жанна, — ну, в общем, кто сглаз на меня наслал. Что с ним случится?

— Да худо ему будет, — покачала головой колдунья. — Что на тебя наслал, то к нему и вернется.

— Этот человек не умрет? — широко раскрылись глаза у Жанны.

— Зависит от многого, — уклончиво отвечала колдунья. — Во-первых, что на тебя хотели наслать. Если смерть, то смертью и обернется. Знаешь пословицу: «Как аукнется, так и откликнется». Вот по ней с этим человеком все и произойдет. Ну, и твои пожелания я, конечно, учту.

— Не хочу ничьей смерти! — воскликнула Жанна. — И вообще не желаю ни на кого насылать никакого сглаза!

— Хорошая ты девочка, — взгляд Пелагеи из жесткого вдруг сделался ласковым. — Но не кори себя. Ты ни на кого сглаз не нашлешь. Объясняю же: это к нему вернется его собственная черная энергия.

— Пелагея! — взмолилась девочка. — А нельзя, чтобы эта черная энергия просто куда-нибудь ушла? Ну, понимаете, просто ни на кого.

— Мя-яу! Не по пра-авилам! — раздался с буфета возмущенный вопль рыжего Барсика.

Правда, может быть, мне послышалось, потому что Пелагея никак не отреагировала на кошачью реплику. Она по-прежнему обращалась лишь к Жанне.

— К сожалению, так не получится. Ничто никуда не может деваться бесследно. Если ты очень попросишь, могу только уполовинить удар. Это трудно, но возможно.

— А если я вообще откажусь? — спросила вдруг Жанна.

— Твое право, — кивнула колдунья. — Но в таком случае не поручусь за жизнь твоей мамы. Я ведь тебе уже говорила: на ней, бедняжке, целых два сглаза. И один другого питает.

— Пелагея, а можно мне хоть денек подумать?

Глядя на Жанну, я понимал: она никак не может принять решение, ибо от ее «да» или «нет» зависит судьба неизвестного нам человека. Я попытался поставить себя на ее место. Почти уверен, что тоже испытывал бы колебания.

— Нет, — возразила колдунья. — Решать нужно прямо сейчас.

— Вот вы говорите, уполовинить. А куда же тогда вторая часть черной энергии денется? Ведь если я правильно поняла вас, и эта половина не может просто бесследно исчезнуть.

— Не может, — кивнула Пелагея. — Она, милая моя, тебе и достанется. Но это лучше, чем целиком.

Жанна чуть помолчала и выдохнула:

— Ладно, уполовинивайте.

Пелагея кивнула. По суровому ее лицу лишь на мгновение пробежала улыбка. Мне кажется, именно такого ответа она и ждала от Жанны.

— Ну, тогда начнем.

У колдуньи невесть откуда взялось небольшое двустороннее зеркальце с длинной ручкой.

— Возьми, — протянула она зеркальце Жанне. Та послушалась.

— Теперь иди к печке, — последовал новый приказ, — и встань к ней спиной.

Жанна прислонилась спиной к печке.

— Молодец, — с одобрением произнесла колдунья. — Теперь замри. Сейчас я тебя обведу.

Вооружившись угольком, Пелагея принялась тщательно обводить ее — голову, шею, плечи, руки, торс и, наконец, ноги. Затем она опустилась на четвереньки и нарисовала на полу меловой полукруг, в котором и оказалась Жанна. Вдоль белой линии с внешней ее стороны Пелагея начертала какие-то слова. Однако с моего места прочесть их было нельзя. А ни двинуться, ни даже привстать я по-прежнему не мог.

— Изумительно, — кончив писать, полюбовалась плодами своих трудов колдунья. — А ты стой, стой, — велела она Жанне и направилась к буфету.