Книга Женщина на грани нервного срыва - Лорна Мартин

— Что ты говоришь… Передаю трубку папе. Он хочет поздороваться.

Она сказала в сторону: «Оуэн, поговоришь с ней минутку?»

— Ну как, все в порядке? — спросил отец.

Прежде чем я успела ответить, в трубке раздались аплодисменты и восторженные взвизги. По всей видимости, наше маленькое кудрявое чудовище продекламировало алфавит задом наперед, сказало «Люблю бабу с дедой» на латыни или стало самым юным студентом Оксфорда.

Ни то, ни другое, ни третье. Лопаясь от гордости, папа сообщил мне, что Льюис только что выбросил пустую коробочку из-под своего экологически чистого йогурта в мусорное ведро.

— Сам, представляешь? Он сделал это са-мо-сто-я-тель-но!

В трубке наступила тишина.

— Папа? Пап, ты здесь? Пап, помнишь ту мою статью про Сребреницу? Папа? Ту, за которую я чуть награду не получила? Ее тут обсуждали на одном форуме в Интернете. Пап, а знаешь, что запрет на курение в ресторанах может привести к полному хаосу? Папа? Папа?

Трубку взяла мама:

— Видишь ли, детка, в последнее время твой папа стал слишком эмоциональным.

Может, я не туда попала и все это время говорила с чужими родителями? Мой отец слишком эмоционален? Только когда «Селтик» выигрывает Кубок чемпионов, а это происходит раз в сорок с чем-то лет.

Повесив трубку, я налила себе внушительный бокал вина, зажгла свечи, включила телевизор, но никак не могла сосредоточиться. Неужели маленький мальчик, который даже говорить толком не умеет, моим родителям интереснее, нежели международная ситуация, запрет на курение… ну и другие сюжеты, над которыми я работаю? Льюис то, Льюис это. Можно мы пойдем с Льюисом погулять? Можно мы присмотрим за ним? Льюис все съел? Вот молодец. Льюису нравится костюмчик, который баба и деда купили ему сегодня? Или ему больше нравится тот, который купили вчера? Или тот, который купили позавчера? Льюис выучил какие-нибудь новые слова, чтобы порадовать бабу и деду? А Льюис знает, как баба и деда его любят? Очень-очень-очень-очень сильно.

Я ничком упала на диван. Лорна, ты сильная, уверенная в себе, независимая женщина. Ты не ревнуешь к ребенку. Ты не ревнуешь родных к своему племяннику. Ты сильная, уверенная в себе, независимая женщина. Ты не ревнуешь к ребенку. Ты НЕ РЕВНУЕШЬ МАМУ С ПАПОЙ К СВОЕМУ ПЛЕМЯННИКУ, ЧЕРТ ПОБЕРИ!

В ходе следующих нескольких сеансов мне постепенно открывалось истинное положение дел. Диву даюсь, как я ни разу не угодила в аварию, возвращаясь от доктора Дж., потому что была целиком и полностью поглощена своими мыслями. Ко мне стало приходить понимание, что я совсем не тот человек, каким себя считала. Мое мировоззрение рушилось. Это было неприятно. Оказалось, что я способна на гнев. На зависть. И я никак не могла решить, ненавидеть мне доктора Дж., которая, как я наивно считала, должна была мне помочь, или благодарить ее за свое прозрение.

Через несколько дней я сидела в «Чинаски» вместе с Кэти. Я попросила ее прийти чуть раньше Эмили и Рэчел, потому что хотела узнать ее соображения насчет моих «проблем с завистью».

— Нам надо кое-что обсудить, — многозначительно заявила я, когда она принесла от стойки бутылку вина и два бокала.

Мы сидели на нашем любимом месте — в закутке у окна с видом на шоссе М8, соединяющее Глазго с Эдинбургом. Не знаю почему, но мне нравилось любоваться паутиной бетонных дорожных развязок и пешеходных мостов. Я любила наблюдать, как несутся мимо автомобили, и размышлять о том, кто в них сидит и куда едет.

Отвернувшись от окна, я наклонилась к Кэти с заговорщицким видом, хотя поблизости никого не было:

— По-моему, я… кажется, я… Возможно… Ну короче, существует вероятность того, что, может быть, я, э-э…

— Алкоголик? — спросила Кэти, разливая вино по бокалам.

Я саркастически улыбнулась.

— В общем, я думаю… — Мне и вправду казалось, что я на собрании Анонимных алкоголиков и вот-вот сделаю бесконечно важный первый шаг — признаю вслух, что у меня есть проблема. — Мне кажется, я… Привет, меня зовут Лорна, и язавидуюмалышульюису. Вот. Я это сказала. Облегчила душу. Все. Отлично. Теперь я на пути к выздоровлению.

— Твою мать, — простонала Кэти. — Как же ты любишь театральщину, черт тебя дери. Я-то думала, дело серьезное. Конечно, ты завидуешь Льюису. Мы все ему завидуем, включая его мамашу и папашу. У него вся жизнь впереди! Бесконечные возможности, безграничный потенциал. Его ждет золотое детство, без забот и тревог. Все, что он пожелает, ему тут же поднесут на блюдечке. Его обожают просто за то, что он есть на свете, он купается в этой любви. Он в центре всеобщего внимания. Если бы ты ему не завидовала, вот это бы настораживало. Ну и конечно, не будем забывать, что твоя сестра сделала это первой. Осчастливила родителей и сделала их самыми гордыми в мире бабулей и дедулей.

— Но я не знала, что способна на зависть. Это же отвратительно! Это, между прочим, один из смертных грехов. В наказание тебе на том свете зашьют глаза проволокой!

Кэти злобно усмехнулась:

— Семь смертных грехов, как же. Надо бы добавить восьмой — внушаемость. Для таких дурочек, как ты, которые верят, что гнев, зависть, влечение, праздность и так далее — это в самом деле грехи. Их надо переименовать в семь живительных… не знаю, не добродетелей, а просто качеств, которые делают нас полноценными людьми. Короче, ближе к делу. Эта самая зависть…

— Так не говорят — «живительных качеств».

— Типичное левополушарное мышление. Как всегда. Мы говорим об эмоциональных проблемах — о том, что в тебе бушует целый океан подавленного гнева и зависти, а ты, черт возьми, цепляешься к словам! Боишься, что нас застукает составитель Оксфордского словаря и арестует или отправит в ад? Да здесь никого нет. Делать ошибки в речи — не смертный грех. Ты в курсе, что попытка задавить собеседника интеллектом — распространенный механизм самозащиты? Есть люди, которые стремятся выиграть любой спор. Они должны быть всегда правы. Не допускают и мысли, что могут ошибиться. Что ж, может, они будут побеждать в дискуссиях, но вот нормального человеческого счастья им не видать как своих ушей. Итак, повторяю — твоя зависть. Ты притворяешься, делаешь вид, убеждаешь себя, что ты никому не завидуешь, потому что общество внушило тебе, будто это плохое, отталкивающее чувство.

«Но ведь так оно и есть», — подумала я, но вслух ничего не сказала.

Кэти распалялась все больше:

— Общество запрещает женщинам испытывать подобные эмоции. Мы должны порхать как пташки, улыбаться, радоваться и смотреть на жизнь позитивно. Но это же дикость, черт подери! Нет ничего плохого в том, чтобы испытывать злость или зависть. Это нормально. Это по-человечески. Можно сделать глубокий вдох и посчитать до десяти. Можно медитировать, заниматься йогой, ходить в спортзал. Или сесть на безуглеводную диету. Или по сто раз на дню повторять про себя, что ты сильная, уверенная в себе, успешная женщина, которая контролирует свои эмоции и способна добиться всего чего пожелает. Все это полный бред. Это не отменяет твои истинные чувства, которым ты не даешь выхода. Просто ты загнала их настолько глубоко, что тебе кажется, будто их вовсе нет. Но нельзя вечно прятаться от самой себя. Все угнетенное ищет лазейку вовне — это закон подсознания. Думаешь, почему в нашем поколении столько женщин страдают неврозами и сидят на антидепрессантах? У нас внутри кипят подавленные страсти, они рвутся наружу, но мы боимся хотя бы признать этот факт.