Книга Пани колдунья - Лариса Шкатула

В общем, что тебе рассказывать, ты и сама это знаешь.

Он взял из рук безмолвно стоявшей перед ними прислуги — белокурой, нарочито смиренной девицы — канделябр с горящими свечками и заметил Лизе как бы между прочим:

— Марыля будет твоей горничной. Она говорит по-русски. Если захочешь, она научит тебя польскому.

— Конечно, захочу! — сказала Лиза, наверное, излишне горячо, потому что Станислав с удивлением на нее воззрился.

— Марыля, — сказал он, — иди спать, я сам помогу пани княгине приготовиться ко сну.

— Когда ты представишь меня своей матушке? — спросила Лиза, когда супруги рука об руку поднимались по лестнице.

Станислав отнял руку от локтя, за который ее вел, и холодно произнес:

— Ты так хочешь идти на кладбище? Надеюсь, не теперь же?

— Как — на кладбище? — переспросила ошеломленная Лиза. — Но Петя… Жемчужников говорил, что они прежде получили письмо от твоей матушки…

— Моя матушка уже пять лет как в могиле. Родственнички! Не знают даже, когда умерла их сестра!

— А то письмо? — робко спросила она.

— Я написал его сам! — злорадно проговорил он, остановившись на площадке лестницы… — Я особенно и не старался изменять свой почерк — сомневаюсь, что они помнили матушкин…

«Чего он так злится, — подумала Лиза, — далеко не всегда дальние родственники поддерживают между собой теплые отношения. И тем более нельзя их требовать или считать, будто кто-то обязан проявлять к тебе родственные чувства…»

Станислав распахнул перед нею массивные дубовые двери:

— Прошу в опочивальню. Предупреждаю сразу: об отдельной спальне и не мечтай. Я считаю, ужены не должно быть никаких секретов от мужа. Эти европейские штучки!.. Я должен знать, как ты спишь, что читаешь, о чем думаешь. Отдельная же спальня дает жене слишком много свободы… Позволь мне за тобой поухаживать?

Она вовсе не думала об отдельной комнате, тем более что ее родители имели общую спальню и супружеское ложе, которое маленькой Лизе казалось огромным. Яркое воспоминание детства — то, как Лиза пыталась прорваться к этой кровати, чтобы спать рядом с мамой и с папой…

— Разреши, я сама разденусь? — попросила Лиза, отлично представляя себе, с чего начнется раздевание, — у нее на шее и на груди до сих пор виднелись кровоподтеки, так что в ближайшую неделю об открытом платье не стоит и мечтать.

— Зачем же, дорогая, я тогда отпускал горничную? — плотоядно ухмыльнулся он. — Мы с тобой только поженились, а ты уже пытаешься хитрить со мной. Не волнуйся, я все сделаю сам!

8

Лиза проснулась, но тихонько лежала на спине и сквозь прикрытые ресницы наблюдала, как рассвет за окном превращается в пасмурный день. Сквозь узкое длинное окно она видела краешек серого неба — скорее всего, на дворе собирался дождь. Или он уже шел? Но тогда на стекле появились бы капли, если, конечно, над окнами спальни не было какого-нибудь козырька.

«Пленница! — подумала Лиза. — Я пленница этой комнаты, этого замка, этого мужчины, который спит сейчас рядом со мной, по-хозяйски положив руку мне на грудь. И я почему-то принимаю это как должное.

Только потому, что он похитил меня из-под венца?

Или потому, что мы с отцом что-то там увидели в будущем далеке и решили этому не сопротивляться?..

Нет, я попыталась сопротивляться, велела Петруше больше не приводить его в наш дом… Перед кем я оправдываюсь? Перед самой собой? Ежели бы я любила Петю, то уж, наверное, не согласилась бы ни на то, чтобы Станислав был на свадьбе шафером, ни на то, чтобы он отвозил меня в церковь…»

Конечно, после драки кулаками не машут, но Лиза получила полной мерой за свое легкомыслие, и кто знает, как долго будет еще за это расплачиваться!

Она перевела взгляд на балдахин над супружеским ложем Поплавских. Это было настоящее произведение искусства. Но ткань была так стара, что кое-где истерлась, и кто-то — экономка или приглашенная золотошвейка — немало потрудился, чтобы умело скрыть следы потертости…

— Я же вижу, что ты не спишь, — вернул ее к действительности голос мужа. — Охота тебе притворяться!

— Не хотелось тебя будить, — пролепетала Лиза.

— Не хотелось? Или, может, хотелось? — Он притянул ее к себе, впиваясь ненасытными губами в ее вспухшие от прежних поцелуев губы. — Разве я не говорил тебе, что мужчине приятно, когда женщина по утрам сама его будит? И говорит ему, как она хочет, чтобы он ее приласкал… Ну же, не красней, скажи, что ты этого хочешь!

— Но я не… не могу. — Лиза всхлипнула, чувствуя, что еще немного, и она расплачется навзрыд.

Станислав снисходительно улыбнулся, тяжело навалился на нее, развязывая тесемки ночной сорочки, и притворно вздохнул:

— Как многому еще предстоит тебя обучить! Но знаешь, что я понял: мне приятно, когда ты вот так покорна, когда ты понимаешь, что я — твой повелитель и волен делать с тобой все, что захочу. Ты ведь побаиваешься меня, не так ли?

— Так, — прошептала Лиза, изумляясь про себя непостоянству этого человека. Не он ли недавно уверял, что ему нравится ее сопротивление и он не любит покорных. Теперь он говорит совсем противоположное…

— Но как ты неприступна была в Петербурге! Какое у тебя было холодное, надменное лицо! В какой-то момент я почувствовал даже некий трепет… Наверное, поэтому вначале я… э-э… был несколько груб с тобой. Ты сама в том виновата. Не пытайся более возвыситься надо мной. Мужчина не должен трепетать перед женщиной, запомни это! Мужчина должен покорять. А если попадется непокорная…

Лицо Станислава исказилось в дьявольской усмешке. И опять холодные мурашки пробежали по телу Лизы.

Когда муж оделся и вышел из комнаты, она наконец вздохнула и перевела дыхание. Тотчас в дверь постучали, и, испросив разрешения, вошла виденная Лизой накануне девица, которую Станислав определил ей в горничные.

— С позволения вельможной пани, я пришла вас одеть и причесать к завтраку, — весело прощебетала она.

Марыля, вспомнила Лиза имя девушки и внимательно посмотрела в ее глаза. Та ответила тем же, но взгляд ее вовсе не был смиренным и противоречил тому, что она произносила. Он был даже дерзким, но Марыля, как видно, не спешила свой нрав показывать, она пока не знала, на что способна ее теперешняя хозяйка.

Новая горничная напомнила Лизе маленькую дворовую собачку, приблудившуюся в поместье Астаховых в Отраде. Она всегда держалась поближе к большим, сильным собакам и вместе с ними охотно нападала на всех, на кого нападали те. В одиночку же это было смирное, покорное животное.

«Она была близка со Станиславом, — вдруг поняла Лиза, — и теперь думает, что это даст ей возможность не слишком церемониться со мной! Что Станислав позволит ей это. Мужчина, любящий свою жену, убрал бы такую девку подальше. Чтобы она, упаси бог, ни о чем не проговорилась. Но моему мужу совершенно все равно, узнаю я о том или нет. А если и узнаю, то что смогу сделать? Отказать ему в близости? От такого предположения можно лишь посмеяться».