Книга Амнезиаскоп - Стив Эриксон

– У меня больше нет времени, – спокойно ответила Вив, как будто объясняя трехлетнему ребенку, отчего светит солнце. Она снова повернулась на каблуках. – Подумай минутку и дай мне знать, когда примешь решение, чтобы я, если нужно, могла распустить всех по домам и подумать о том, как вернуть Веронике ее деньги.

Это был ее коронный удар, так как она знала, что в итоге я не способен ее подвести. «Господи, если “кабальный совет” когда-нибудь об этом проведает, мне крышка», – было все, что я смог подумать через тридцать минут, стоя на подиуме. Вокруг меня взвился смерч приготовлений. Команда лопалась от веселья, которое подавляла с большим трудом; они не могли дождаться, пока сцена закончится и они смогут взорваться от хохота. Только Эми, как всегда, сосредоточенная, ни разу даже не улыбнулась. В голове я все возвращался к началу, к тому вечеру, когда Вив предложила заняться этим проектом. Кажется, тогда мне не приходило в голову, что я окажусь в этом фильме нагишом. Скорее, я уверен – я представлял себе, что как раз другие люди окажутся в этом фильме нагишом. «Мотор!» – рявкнула Вив за камерой, и Эми спросила из-за холста:

– Где он тебя трогает?

– Под грудью, – вздохнул я, – под соском.

– Под которой? – спросила Эми.

– Под левой.

Краем зрения я наблюдал за всеми окружающими. Окружающие все смотрели не на меня и не на Эми, а в землю под ногами, сдерживаясь изо всех сил; единственный звук, который я услышал, был сдавленным хихиканьем, одиноким смешком, донесшимся из глубины съемочной площадки, из теней. Через секунду я понял, что это Найлз. Хихикал Найлз, и на меня снизошло некоторое умиротворение, поскольку теперь я знал, что спустя несколько секунд убью его, как мне и хотелось сделать с самого начала, и все это того стоит. Теперь, когда я думал об этом, я был рад, что я гол, потому что кончина Найлза будет еще более позорной, если на виду у всей толпы его исколотит голый мужчина.

– Когда его руки поднимаются к моей груди, знаешь... он открыт передо мной. Обезоружен.

– Обезоружен?

– Как в гангстерских фильмах. Когда плохой герой поднимает руки вверх.

– А иногда и хороший.

– Иногда хороший.

– А он хороший или плохой?

– Он хороший, когда я плохая.

Позже я пойму, что это один из распространенных, примитивных снов – оказаться одному голым в помещении, полном одетых людей. Я не помню, что это означает, кроме очевидного чувства обнаженности и ранимости; и я не знаю точно, что означает тот факт, что в этом сне я был не просто голым, а играл роль голой женщины, объясняющей другой женщине, за какую грудь я предпочитаю, чтобы меня трогали. Интересно то, что пока мы снимали дубль за дублем, продвигаясь от одной части диалога к другой, все остальные на съемочной площадке выпали из моего сознания, и я потерялся в том, что говорила Эми, и в том, что говорил я, пока почти не забыл, что моего голоса даже не будет в фильме, что ничего моего не будет в фильме, что я буду всего лишь призраком, который – которая – не знаю, чем я являлся в этот момент, – появляется лишь ради выражения на лице свидетеля моего появления. В этот момент все и всё были открыты мне. Мне не угрожало дальнейшее разоблачение, я был так же наг снаружи, как и внутри, и все пленники собственной гордости и секретов трепетали передо мной.

Но позже, пересматривая снятые кадры и разглядывая сцены с Джаспер на экране, Вив и я сразу кое-что заметили. В какой-то пропущенный нами миг между нервным срывом на съемочной площадке и образом, запечатленным объективом камеры, Джаспер преобразилась в женщину, которую я встретил в «Лихорадке», – завораживающие глаза, неясный немецкий акцент и странная мертворожденная улыбка... Эффект был поразительный. «Ничего себе, – покачала головой Вив с бессовестно-влюбленным выражением, – без нее этот фильм – ничто». Она вызвала Джаспер на телестанцию через несколько дней, чтобы перезаписать несколько фраз, и всю следующую неделю Вив не могла говорить ни о чем, кроме Джаспер.

Я думаю, именно это ее наваждение подало Вив мысль устроить вечеринку. Для того чтобы заманить Джаспер в свое логово, Вив решила устроить Бал Голых Художников в Бункере, на Хеллоуин. Мы собирались пригласить всех друзей Вив – художников, скульпторов, фотографов, кураторов, плюс некоторых моих приятелей со всеми их женщинами и женами, плюс Веронику с Джо и съемочную группу «Белого шепота», а также остальных актрис, и, может быть, даже некоторых избранных кандидаток, не прошедших пробы, например, китайских лесбиянок, и, наверно, Сахару и других девушек из «Электробутона». Черт возьми, мы могли бы даже пригласить Кошку, и потом привязать ее к полу и стоять вокруг нее, поливая ее вином и текилой и поедая закуски с ее тела. Вив смастерила приглашения из пергамента, перьев и фольги, тщательно вырисовав на них появляющегося из стручка джинна с громадными, влажными грудями, как у Джаспер, и с эрегированным членом, который был мне странным образом знаком, испускающим синюю жидкость, заливавшую поле открытки. Мне оставалось написать объявление. Но, обдумывая эту идею, я понял, что не уверен, кого из приглашенных мне действительно хотелось бы видеть нагишом, хотя бы и на Балу Голых Художников; например, «кабальный совет» – я был вполне уверен, что их-то я точно не хочу видеть голыми, хотя в принципе мне нравилась такая мысль, – чтобы Найлз, которого пригласили только из уважения к Лидии, ведь, в конце концов, его имя было вытатуировано у нее на заднице, оказался единственным человеком на балу, который был бы голым. Так что я ввел некоторые поправки к приглашениям, персонализировал их, так сказать. По мере того как приближалась вечеринка, она продумывалась все тщательней. Бункеру не требовалось чересчур много лишней экзотики, учитывая металлические гробы, и пирамиды, и манекенов, и мертвых жуков на стенах, но все равно Вив распаковала ряд причудливых артефактов, привезенных ею из путешествий: там были маски, куклы, странные фигурки из Африки, Южной Америки и с Ближнего Востока. Переборов свой ужас перед даже воображаемыми пауками, она задрапировала помещение самодельной паутиной, тянувшейся от одного угла комнаты до другого. На экране, перемежаясь с передачами станции «Vs.», шел монтаж сцен из «Метрополиса», «Вампира», «Зацелуй меня до смерти», фильмов Луизы Брукс и Вэла Льютона, рабочих дублей из «Белого шепота» и избранных кадров Кинематографа Истерии; а в центре комнаты, на низеньком стеклянном столике горела гигантская свеча – чудовищный мутант, составленный из множества расплавленных, переплетенных свечей. К вечеру Хеллоуина мы превратили весь Бункер в лабиринт, вывернув лампочки на лестнице и запустив в коридоры черноту, удлиняя петляющие ходы к квартире так, что если кто-то поворачивал в одном месте, то оказывался на главном этаже, а если в другом – то на верхней платформе, глядя вниз. Так как ей не хватило ума, чтобы по-настоящему заблудиться, первой, кто благополучно добрался до самого конца лабиринта, стала тупенькая маленькая восемнадцатилетняя половинка пары китайских лесбиянок. Три минуты общения подтвердили, что ее словарный запас был не больше попугаичьего, а мозги ее уместились бы в рюмку. Вторая лесбиянка потерялась где-то на втором этаже Бункера; всю ночь мы слышали ее отдаленные крики. «Горячо, еще горячее!» – кричал кто-нибудь в коридор время от времени, просто потехи ради.