Книга Сны мегаполиса - Анна Бялко

– Нет. – Черт встал. – Бабуль, я должен тебе сказать...

– Что, дорогой?

– Бабуль, я тут... Мы тут... – Он беспомощно оглянулся на Анечку. – В общем...

Анечка пришла ему на помощь.

– Ну, понимаете, мы с вашим внуком... Мы решили...

Глаза бабушки начали зловеще сужаться, и Анечка, чтобы успеть, бухнула, как в воду прыгнула:

– Он сделал мне предложение, и я согласилась!

– Это правда? – Бабушка гневно воззрилась на внука.

Тот, несколько изменившись в лице, неуверенно, но все же кивнул из-за анечкиного плеча.

И тут началось. После, с прошествием времени, Анечка даже не могла толком припомнить, что именно происходило в этой комнате. Сквозь зажмуренные от страха глаза она чувствовала, что над ней бушуют буря, молнии, гром и землятрясение, мебель летает по комнате, норовя спрятаться по углам, а стены трясутся. Отчетливо раздавались лишь вопли оскорбленной в лучших чувствах бабушки:

– В моем доме! Моего внука! За спиной! Мерзавка! Вон отсюда немедленно!

После последних слов Анечка ощутила, как воздух вокруг привычно завибрировал, раздалось знакомое: Ж-жж! на секунду заглушив другие звуки, а потом все вокруг загремело опять с новой силой. Выждав минуты три, она отважилась все-таки открыть глаза.

Кругом была полутьма, перебиваемая здесь и там разноцветными вспышками. Гремящий шум постепенно сложился в ритм – это была музыка. Воздух был сизым от дыма, пахло потом, табаком и чем-то дурманяще-сладким. Ногам было холодно. Глянув вниз, она поняла, что стоит на бетонном полу. Босиком. А кругом колышется, мечется, извивается в танце густая масса различных двуногих существ.

– Господи, опять парти? – пронеслось у Анечки в голове. – Только не это! Выходит, все было напрасно, и я...

Она не успела додумать. Чья-то рука хлопнула ее сзади по плечу. Она обернулась, предвидя худшее...

– Анька, привет! – Перед ней в полутьме всплыло отдаленно знакомое, слегка пьяное, радостно улыбающееся лицо. Она точно встречала этот персонаж раньше, но сейчас, оглушенная, не могла с ходу вспомнить, кто это – то ли оператор, то ли педераст. – Классно выглядишь! А без бареток – это сейчас самый отпад, да?

Так значит, все получилось! Она здесь, на земле, дома! Ура-ура-ура! От восторга Анечка подпрыгнула, обняла псевдооператора за шею и крепко расцеловала.

– Миленький! Ты! Как классно!

Тот ошарашенно пялился на нее, пытаясь проморгаться. Но Анечке было не до него. Она вернулась! Надо плюнуть на все, бежать скорее домой, к бабушке. Милая бабушка, ведь это она навела Анечку на спасительную мысль. И вообще – бабушка часто бывает права. Теперь она знает, теперь она будет внимательнее к старушке. Скорей, скорей...

Анечка завертела головой, пытаясь сориетнтироваться и найти выход. Где-то в дальнем углу мелькнуло что-то, похожее на свет выхода, она направилась было туда...

– Анька! Стой! Ты куда?

Она только рукой отмахнулась.

– Да постой ты! Я хотел тебя позвать – там, за столиком, все наши тусуют. Пошли, оторвемся.

Анечка остановилась Замерла на секунду, терзаемая сомнениями. Снова махнула рукой, повернулась и пошла с оператором к столику.

Фея молчания

Жил-был бизнесмен. Жил он с полной нагрузкой,

Прибавочной стоимостью озабочен.

Достаточно новый, достаточно русский.

Как все бизнесмены, затраханный очень...

Фрустрации, стрессы, налоги, проплаты,

Пахал, как верблюд, через день напивался.

Других разбивают инсульты, инфаркты,

А с этим недавно случился катарсис...

Тимур Шаов.

Четверг, тринадцатое ноября, у Гриши Разуваева конкретно не задался с самого утра. В самом этом факте совершенно ничего сверхъестественного не было. И неудачная дата никакого значения не имела. Когда просыпаешься с такого бодунища, какой получился у Гриши, трудно ожидать, как говорится в рекламе, удачного начала дня. И не надо было, конечно, вчера так надираться в «Кристалле» с пацанами, знал ведь, что среда – не пятница, что завтра еще пахать и пахать, и, более того, подписывать серьезную сделку с партнером. Знал, но – забыл. Не то чтобы забыл, но решил – плевать, обойдется. Не в первый раз.

И, в общем-то, обошлось. Кроме досадных, но естественных мелочей вроде небольшой царапины при бритье, пролитого кофе, разбитой чашки и сорванной вешалки для полотенец – Гриша схатился за полотенце, обжегши руку – никаких несчастий с ним не случилось. Если, конечно, не считать отсутствия в холодильнике целебного капустного рассола, которым так хорошо снимается любая утренняя слабость, или хоть, на худой конец, водки. Но, рассудил Гриша, пусть это будет не его несчастье, а Марь Иванны, домработницы, не озаботившейся вовремя наличием целебных средств в доме.

Выйдя наконец из дому, Гриша впихнулся в свой джип, не без труда завел мотор – трясущаяся рука никак не хотела попадать ключом в скважину зажигания, – и покатил на работу, наивно полагая, что со своими незадачами на сегодняшний день он мужествено разделался. За рулем Гриша всегда чувствовал себя отлично. Особенно в джипе. Эта машина нравилась ему больше всех предыдущих. Если бы можно было садиться в джип сразу после подъема с постели, у Гриши и вовсе бы не было никаких утренних проблем.

По крайней мере, так ему тогда показалось. Но эйфория, возникшая у него, когда он услышал уверенный рокот мотора, по мере продвижения по московским улицам все рассеивалась, рассеивалась, а когда он выкатил на Садовое, влился в поток и вместе с ним замер напрочь, покинула его окончательно. Гриша влип в здоровенную, безнадежную, совершенно мертвую пробку. Будь он хоть в каком-нибудь крайнем ряду – можно было бы встать на тротуар, выскочить на разделительную или рвануть по встречке – но он, как назло, влился в самый центр потока, и теперь безнадежно завяз, возвышаясь горой над крышами легковушек. Больше ничем ему даже верный джип помочь не мог.

Когда через полтора часа Гриша попал все-таки к себе в контору, до которой и всей-то езды было от силы минут двадцать, настроение у него было не то чтобы плохим, а прямо-таки угрожающим.

Он с порога наорал на секретаршу – ни за что, а просто, чтобы выпустить пар – швырнул пальто куда-то в угол – ничего, подберет, протопал к себе в кабинет и что было сил хлопнул дверью.

Но чертова итальянская, а может, английская – черт ее разберет! – дверь была так изощренно подвешена турецкими мастерами на таких хитроумных шарнирах, или пружинах, или других каких-то приспособлениях, что хлопка не получилось. Другая дверь, может, вообще бы с петель слетела, а эта ласково загасила весь гришин богатырский размах, мягко подъехала к косяку и тихо защелкнулась, ехидно причпокнув напоследок магнитным фиксатором. Грише стало обидно.