Книга Музей моих тайн - Кейт Аткинсон

— Бедекеровский налет,[18]— сказал Тед, и все зашикали, словно пилоты бомбардировщиков могли его услышать.

— «Хейнкели», — не унимался Тед, и Нелл прикрикнула:

— Тед!

— Впереди, может, парочка «юнкерсов». Их называют «летучими карандашами», потому что они…

Бетти треснула Теда.

— Кто-нибудь, сходите за Иной, — сказала Нелл, но тут бомбы стали валиться всерьез, и им пришлось прилагать все усилия, чтобы не сойти с ума, сидя вот так втиснутыми в моррисоновскую клетку.

Раздался жуткий грохот — потом оказалось, что это двери сорвало с петель, — а за ним еще более чудовищный грохот, который, как выяснилось позже, ознаменовал принесение высшей жертвы Иной и Спенсером.

Они вылезли из убежища на рассвете, когда прозвучал отбой воздушной тревоги, и Фрэнк сказал:

— Я ничему в жизни так не радовался, как этому звуку.

Церковь Святого Мартина Большого разбомбили, крыша древнего Зала гильдий превратилась в пепел. Склады у реки, редакция газеты «Ивнинг пресс», картинная галерея, школа для слепых — все горело. В величественных сводах железнодорожного вокзала не осталось ни одного целого стекла. Вагоностроительный завод был превращен в руины, поезда повреждены, школы и дома стерты с лица земли. В монастырской школе у собора погибли пять монахинь. В наскоро открытом дополнительном морге на Кент-стрит не хватало места.

Банти шла на работу по улице Бутэм, той же дорогой, которой вчера — в кино. Ни в одном из больших георгианских домов не осталось стекол. Тишину нарушал только жутковатый призрачный звук, какой получается, когда заметают тонны битого стекла. Но в конце Бутэма стояли целые и невредимые Бутэмские ворота, а за ними высилась громада собора, с которым фашисты ничего не смогли поделать, и у Банти стало тепло на сердце от гордости, и ее личность претерпела очередную трансформацию, на сей раз став подобием Грир Гарсон в фильме «Миссис Минивер».

Дорога была перекрыта из-за воронки от бомбы, и Банти пошла в обход — как раз по той улице, где располагалась «Моделия». Она пришла в ужас, увидев, что у магазинчика и квартирки наверху содран фасад и они открыты стихиям, как кукольный домик, у которого сняли переднюю стену. Она видела газовую плиту на кухне, буфет-горку с вустерским фарфором миссис Картер, а внизу в магазине — портновский манекен, безголовый и безногий. Ветер трепал немногочисленные платья на длинной вешалке.

— Их там не было, дом стоял пустой, — сказал парикмахер, который яростно заметал стекло с мостовой.

Над дверью парикмахерской висел погнутый полосатый бело-красный жезл, а в окне без стекла торчало объявление: «Открыто как обычно. Разбомблены, но не побеждены».

В отличие от Ины и Спенсера. Их так и нашли в кровати Ины, которая провалилась со второго этажа на первый. Спасатели сказали, что очень прискорбно было смотреть на такого малыша, свернувшегося на руках у матери с таким мирным видом (в кои-то веки). Миссис Хейвис, Банти, Бетти, Тед, Нелл и Фрэнк были поражены до немоты картиной разрушения соседнего дома. Сигнал отбоя воздушной тревоги все еще звучал у них в ушах.

— Уф, — красноречиво сказал Тед.

Нелл подобрала серебряную ложечку, которая валялась в кирпичной пыли на их собственном дворе.

— Это же Инина ложка, с коронации Георга Шестого, — изумилась Нелл. — Гляди ты, даже не погнулась.

Банти стало очень нехорошо, когда она подумала, что лишь вчера утром неохотно размешивала для Ины сахар в чашке чаю этой самой ложкой.

Глядеть, как серые, присыпанные пылью тела Ины и Спенсера выносят из развалин соседнего дома, было невесело. Вечером за ужином все согласились с Фрэнком, когда он сказал, что в войне иногда приходится приносить высшую жертву. Они ели пирог с картошкой и капусту, выращенную Фрэнком на выделенном ему участке на краю футбольного поля. Банти размазывала еду по тарелке, пока Фрэнк не сказал сердито:

— Банти, тебе эта капуста чем-то не нравится?

Банти замотала головой и заставила себя проглотить ложку склизкой массы. Она не любила овощи с Фрэнкова огорода, потому что у них в листьях обязательно пряталась какая-нибудь гадость — дохлая уховертка или слизняк, не замеченные при мытье. Сегодня вечером она мыла капусту сама, и, конечно, из листьев выскользнуло обтекаемое тело слизняка — оно крутилось и крутилось в воде, заполняющей раковину, и Банти почему-то подумала о Блонди Хейвисе — как он захлебывается холодной маслянистой водой Атлантики, отчаянно пытаясь удержаться на плаву, и уходит вниз, вниз, в водяную могилу. О чем думают люди, когда тонут? (Блонди не думал ни о чем — когда он падал в воду, его ударило по голове ящиком, полным банок с колбасным фаршем.)

— Бедная Ина, — сказала Бетти, и глаза ее наполнились слезами.

— Сраные фрицы, — сказал Тед и получил от отца оплеуху за плохое слово.

(Бедный город Йорк, не прикрытый ни аэростатами заграждения, ни зенитками, с ближайшим истребителем в полутора часах лету, несмотря на то что Черчилль, в честь которого назвали бедного Спенсера, заранее знал, благодаря дешифровщикам из Блетчли-парка, что немцы в эту ночь будут бомбить Йорк при свете прекрасной полной луны.)

Вскоре после великого воздушного налета на Лоутер-стрит явился неожиданный гость. Семейство мирно сидело вокруг стола, слушая программу «Мозговой трест», когда в дверь постучали, и Банти послали открывать.

На пороге стоял высокий молодой мужчина в офицерской форме. Фуражка с гербом Королевских военно-воздушных сил была небрежно сдвинута на затылок, так что виднелись очень кудрявые и очень светлые волосы. Он ухмыльнулся Банти и очень не по-британски сказал:

— Хэлло.

— Здравствуйте, — ответила Банти в лучших традициях английской сдержанности и стала ждать от молодого человека объяснений.

Он в самом деле был очень красив: глаза голубые-голубые и волосы просто прекрасные, даже слишком хороши для мужчины (никто из детей Нелл не унаследовал ангельские кудряшки, хотя Бэбс и Банти постоянно пытались изобразить их при помощи перманента и перекиси водорода).

— Ну-ка, посмотрим, — ухмыльнулся он. — Ты, должно быть, дочка тети Нелл?

— Тети Нелл? — повторила Банти, пытаясь сообразить, кто кому кем приходится.

Мужчина протянул ей руку:

— Я твой двоюродный брат Эдмунд.