Книга Самые страшные войска - Александр Скутин

Так вот, после той моей реплики Лукаш, Саня его звали, тезка он мой, забил на дисциплину. Решил доказать всем, что он «путевый», авторитетный, что не ссучился, что в «законе», дескать. Ну, авторитет в законе вообще не пошел бы служить, даже в стройбат. Знаю, зачем отсидевшие служить идут и даже в комсомол в армии вступают. После службы получат новый паспорт — и привет, никакой судимости, чистенькие мы. Ну и правильно, в общем, жизнь вся впереди, зачем пачкать документы, раз уж биографию не исправишь.

Саня забил на дисциплину. Хорошо хоть не на работу, а то точно новый срок схлопотал бы. Он не вставал на подъеме, ходил в столовую без строя, демонстративно не снимал шапку в ленинской комнате, что в советские времена было страшным кощунством. Он валялся на кровати, пока все стояли в строю на вечерней поверке, и хамил командирам. Несколько раз его сажали на губу, но ему это было «Не страшнее, чем на зоне!» — говорил он корешам, поглядывая в мою сторону. Словно хотел доказать мне: «Видал? Я в отрицаловке, я не ссучился!» Ох, что я натворил! Ну, блин, почему не подумал тогда о последствиях.

И вот как-то вечером стоим на вечерней проверке. Прапорщик Федя зачитывал наши фамилии, а мы лениво отвечали:

— Я!

Лукаш в это время валялся на своей койке поверх одеяла, в валенках и телогрейке (в казарме было нежарко), на свою фамилию даже не отвечал — западло. За него отвечал один из чокеровщиков его бригады. По окончании поверки Федя, приложив руку к козырьку, отправился в канцелярию докладывать, что «вечерняя поверка в пятой роте произведена, лиц, незаконно отсутствующих, нет».

И тут Саня цинично и нагло заржал:

— Федя, ну ты и дебил, блин! Я гребу и плачу…

Поймите, я не одобряю его действия, просто честно описываю обстановку в нашем стройбате. Из песни слов не выкинешь.

Федя обернулся, побагровел, а потом кинулся в канцелярию, уже бегом. Оттуда через минуту выскочили сразу три командира: Федя, наш ротный и замполит с веревкой в руках. Он любил при стычках с Военными строителями, особенно с пьяными, сразу связывать их. Не буду долго расписывать, что было потом. Короче, раскидал Лукаш всех троих и со словами: «Загребетесь вы меня связывать!» — лег спать. Да, забыл сказать, он был крепко поддавший в тот вечер. Водки купить у нас в лесу, да еще в приграничной зоне, было негде, ко водители лесовозов приторговывали ею.

Продавали солдатам по десять рублей за бутылку при стоимости в магазине 4, 12.

2. Наказание

Похмелье было тяжким. С утра Саня вспомнил, что он натворил с вечера. Е-мое, это ж губой не отделаешься, тут дисбатом пахнет. А это не губа, игрушки кончились.

Сразу после подъема его вызвали в канцелярию. Там сидела вчерашняя троица командиров, что хотела давеча связать его. И ему торжественно объявили пять суток ареста. При этом замполит добавил, что на губе ему обеспечен ДП. Доппаек то есть, в смысле — на губе еще несколько суток добавят. И после завтрака Саня стал собираться на губу: теплые суконные портянки, потом валенки, шинель поверх телогрейки, теплые рукавицы, поверх них — брезентовые, рабочие. Морозы тогда стояли под тридцать — сорок, а на губе почти не топили, одна тоненькая дюймовая труба с отоплением на всю камеру, на ней часто портянки сушат. А то и стекло в зарешеченной форточке часто выбито, губари нарочно не вставляют, чтоб служба медом не казалась.

После завтрака ротный подъехал на ЗИЛ-130 к казарме, где построились на работу военные строители, и громко крикнул:

— Лукашев, в машину!

Перед этим замполит созвонился с губой, узнавал, есть ли места для посадки. А то могли и обратно завернуть, как это было со мной летом, за полгода до того. Впрочем, отвлекся.

Примерно в тридцати километрах от Хапы, ближе к поселку Тунгозеро, им навстречу попался «уазик» с начальником леспромкомбината полковником Х…м. Выглядел он как Настоящий Полковник: весом в полтора центнера, кулаки как огромные гири, голос его напоминал рев паровоза, а голенища его сапог были разрезаны, иначе их было не надеть на ноги. Его водитель Ласин рассказывал, что когда в уазике сидел X., то машина даже не подпрыгивала на кочках.

Полковник махнул рукой, чтобы ЗИЛ остановился. Из ЗИЛа выскочил ротный и подбежал к полковнику с докладом:

— Та-рщ п-лк-вн-к, везу арестованного на гауптвахту!

— Кого? — спросил только полковник, глядя на ротного мутным взглядом.

— Военный строитель Лукашев.

— Ты че, глухой? Я тебя, мудак, спрашиваю: КОГО везешь?

— Тракторист он, — сообразил наконец ротный, чего от него хотят.

Полковник сначала побагровел, а потом заревел, как буксир в тумане:

— Что-о-о???!!! Саботаж!!! Да я тебя… сопляка… в дерьмо сотру!!! Комбинат план не выполняет, а он!.. Тракториста… отрывать от производства… расстреляю тебя, мерзавца! Стране нужны герои, а рождаются дураки… такие, как ты! Ах ты… продукт аборта… А ну, сюда этого военного строителя!

Из кузова вылез Лукаш и подошел. Приосанясь, насколько это возможно при его комплекции, полковник выдал свое командирское решение:

— В лес его! Пусть честным трудом искупает свою вину.

И Саню на том же ЗИЛе отвезли на делянку, прямо к его трактору.

Послесловие

И Саня служил дальше. Только снова переметнулся к «ссученным». Он стал заместителем командира взвода — «замком», сержантом. Такое положение давало ему массу привилегий. На дисциплину можно забить уже официально — командиру положено. Можно безнаказанно выпивать, а главное — это давало ему почти неограниченную власть над солдатами. Теперь уж можно было вволю орать на них, бить, измываться. Под предлогом укрепления дисциплины. Работал он, правда, отлично, потому претензий к нему быть не могло.

И вот как-то летом 81-го, через полгода после этого случая, случилось ЧП. Мы стояли тогда на вахте возле дороги на Калевалу, лес валили. Как-то вечером Саня со товарищи свалил на МАЗе в самоволку, в поселок Кепа. Замполит догнал их на «летучке», потребовал вернуться. Они его отметелили, скинули в подсад (кювет) и поехали дальше же на двух машинах.

Саня получил тогда четыре года. Те, кто был с ним, тоже сели.

Как говорится, награда нашла героя.

Бунт

Зима 1980-го года. Северная Карелия, гарнизон Верхняя Хуаппа, 909-й военно-строительный отряд

Так бывает — стечение нескольких несчастливых обстоятельств подряд. А в результате, как говорит один мой знакомый, «море крови, гора костей». Вот наложилось на общий неблагоприятный фон червивое мясо на эскадренном броненосце «Князь Потемкин-Таврический» — и пожалте, известное восстание, с жертвами, с выкидыванием офицеров за борт и прочими нехорошими вещами. Видно, командиры должны владеть искусством распознавать такое катастрофическое нарастание неблагоприятностей, чтобы предотвратить их неуправляемое развитие, бунт. А нет бы сказать потемкинским командирам: