Книга 56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585 - Равиль Бикбаев

Жму Лехе руку, свое имя называю. Вот и познакомились, ребята. Перекурили, отдохнули малость – и работать. Вечером, уже после ужина, оставшись в курилке вдвоем с Мухой, небрежно так спрашиваю:

– Слушай! А ты как умудрился один столько «духов» положить? Может, расскажешь?

– Да ничего интересного, – как от кислятины, морщится Муха, безразлично поясняет: – Деваться некуда было.

Выписка из боевого формуляра в/ч 44585

Первый батальон на Алишах десантировали с вертолетов. Четвертый шел своим ходом на боевых машинах десанта. Под Алишахом советских гарнизонов не было. Афганские части воевать не хотели. Да и из их частей больше половины личного состава кто дезертировал, а кто и с оружием в руках перешел к душманам. Власть в Кабуле никто не признавал. А раз так, то пожалуйте, товарищи десантники, к бою, укрепите центральную афганскую власть, а то им самим воевать несподручно, да и неохота: убьют еще. Вас тоже убить могут? Ну уж извиняйте, назвались интернационалистами, вот и полезайте в пекло.

А в июле в Афганистане на самом деле пекло. В тени плюс сорок пять, на солнцепеке вода во фляжках чуть ли не закипает, пот высыхает, не успев выступить, по всей форме соляные потные пятна расползаются, подошвы ног горят в рваных армейских ботинках, иссыхает от жажды глотка, и все тяжелее и тяжелее становится тащить свой груз и оружие. Стволы автоматов и пулеметов, все металлические части оружия как раскаленные, тронь – обожжешься. Тяжелое прерывистое дыхание идущих в колонну по одному солдат. Уже еле поднимаются ноги, от тяжести РД ломит спину, руки безвольно обвисают. Лезет в ноздри горячая пыль и забивает рот, кружится голова, давно уж нет сил идти, а надо. Вот и прет, сгорая под беспощадным афганским солнцем, неполного состава рота к заданному участку. Где противник, сколько его? Никто не знает. Войсковая разведка еще толком не работает, сведения из афганских источников доверия не вызывают. Никто не знает и не может знать, кто из афганцев на кого тут работает. Вроде пятьсот «духов», а может, и меньше, вроде тут их базы, а может, и нет. Веселее маршируйте, товарищи десантники. Соколом! Соколом смотри, солдат! Пятьсот «духов» на неполного состава роту? На сорок измотанных жарой, истощенных от недоедания пацанов? Так это ж вам раз плюнуть – «духов» разбить, вы ж десантники, под такую вашу мать, вот и выполняйте приказ.

Разбитые поротно батальоны осуществляют оцепление указанных приказом населенных пунктов. Район охвата большой. Связь между подразделениями по рации. Если что, вопи в эфир о помощи, но лучше надейся только на себя. Пока помощь подоспеет, от тебя в таком бою только «вечная память» останется.

Остановилась у окраины кишлака рота, готовится к прочесыванию. По боевым группам распределены бойцы. На расстоянии около километра виден еще один кишлачок. Небольшой, по виду домов на пять. На картах он не обозначен.

Но все уже навоевались, вот и знают, что надо супротив этого кишлачка заслон установить, мало ли чего.

– Муха! – скрипит пересохшими голосовыми связками командир роты, капитан Акосов, глядя на шатающегося солдатика.

Рост у Мухи – метр с кепкой, вес – пятьдесят два кило. А амуниции на каждом солдате по пятьдесят килограмм навешано. Все шатаются, всем тяжело. А этот малыш с истощенным, худым детским лицом так вообще неизвестно откуда силы на каждый шаг берет.

– А..? – не по-военному откликается маленький, щупленький солдатик.

Хотел капитан на отклик «А?» употребить военную присказку: «Х…й на!», да не сказал: изморен пацан, вот-вот свалится. Надо ему хоть какую-то передышку дать.

– Оставляю тебя наблюдателем, – говорит Акосов и рукой показывает на виднеющийся вдали кишлачок. – Посматривай, увидишь кого – ракету вверх, сам, если что, в бой не ввязывайся, к домам отступай. Понял? С тобой, – ротный оглядел стоявших рядом бойцов, зацепился взглядом за здоровенного загорелого и хрипло дышащего десантника, – Донин остается, вдвоем наблюдение осуществляйте.

– Есть, товарищ капитан! – довольно ответил Донин.

Здоровый Донин, рыхлый, тяжело жару переносит. До усеру он отдыху рад. И потом, в охранении поспокойнее, не так опасно, как в кишлаке. Там больше шансов на пулю нарваться. Бой в незнакомом населенном пункте самый опасный. Особенно в самом начале. Ты противника еще не видишь, а вот он тебя уже на мушке держит. Бац! И ты труп. Нет, в охранении оно поспокойнее будет.

Группами по три-четыре бойца ушла рота в кишлак на прочесывание. Муха и Донин в арыке себе наблюдательный пункт выбрали. Арык – это мелиорационная канава, небольшая такая траншея, даже Мухе и то по пояс будет. По дну арыка ручеек тоненький струится, кроны деревьев его местами закрывают. Тенек, прохладная водичка – все почти как в садах для праведных, где мусульманам место в посмертии уготовано. Из кишлака уже стрельба доносится, а тут тяжесть РД скинули, водички попили, умылись, закурили, одно слово – рай. Стрельба доносится?! Так по звуку выстрелов определили, что это наши на психику давят, в основном в воздух пуляют или на крайний случай поверх голов. Ответных-то выстрелов нет. Уже минут тридцать как нет, стало быть, отсутствуют «духи» в кишлаке, или они попрятались, а раз так, то неймется отдохнувшему Донину, тянет его трофеями затариться.

– Я пойду, погляжу, чего там, – встает из арыка и хищно скалится он, – а ты тут оставайся.

– Стой! – пытается удержать его Муха.

Тот коротко боковым справа бьет Муху в челюсть.

– Заткнись, дохляк!

Донин, не пригибаясь, бежит мародерничать к ближайшему дому. Муха, потирая челюсть, смотрит ему вслед, потом вскидывает и, чуть помедлив, опускает вниз ствол автомата.

«Понимаешь, – позже рассказывал он мне, – такая была злоба, такая обида, хотел его убить. Донин и раньше до меня постоянно дое…вался. Сам видишь, сдачи-то я толком дать не мог. А тут такой удобный случай поквитаться. Никто не видит, можно грохнуть, а потом на „духов“ все списать. И… не смог, не смог, и все тут».

Залег Муха обратно в арык, челюсть болит, зубы шатаются. Вспомнил, как еще в школе все над ним смеялись, каждый обидеть норовил, и чуть не заревел от обиды. «Ну почему же я такой маленький уродился? Разве я виноват?»

Вытри сопли, солдат! Оружие к бою! Смотри, Муха, ползут «духи» к кишлаку, в спину ребят долбанут. Не ждут наши этого удара, передушат их «духи» на узких улочках кишлака. А много-то их как! Около сотни будет. К бою! Под такую мать! К бою!!!

Сначала сигнальную ракету. Есть! Пошел вверх красный сигнал «вижу противника», а вот теперь из автомата: огонь! Огонь! Огонь! Только трясется от отдачи АСК, стволом туда-сюда ведет Муха. Сменит расстрелянный магазин и опять: огонь! Огонь! Огонь! Хрен вы, суки, пройдете! Земля фонтанчиками вскипает, близко пули от замерших «духов» ложатся, залегли и, не двигаясь, ведут ответную стрельбу душманы. И нет больше ничего в этом мире, нет, только цепь противника, только твой раскаленный автомат – и все. Держись, Муха! Сменить позицию, сменить магазин и: огонь! Огонь! Огонь! Не дать им подняться, не дать пойти на рывок. Не дать передушить ребят на кривых, изломанных улочках кишлака. Подготовить для броска гранаты: кинутся «духи» вперед – гранатами их встречу. Сменить пустой магазин, и опять длинными очередями по всей лежащей цепи душманов стрелять. Стрелять безостановочно, не дать им поднять головы, не дать собраться с силами для атаки. И двигаться, двигаться по арыку, постоянно менять позицию, не дать им себя убить. Последний снаряженный магазин, патронов полно, а вот магазинов к автомату всего четыре. Нет времени забить их патронами. Последние – это патроны для тебя, Муха, лязгнет затвор, замолчит автомат, рванут вперед «духи», и тогда только гранаты. И уходят «духи», не принимают бой. Впустую щелкает затвор автомата, кончились в магазине патроны.