Книга Странники между мирами - Владимир Ленский

Ренье усадил куклу на каминную полку, среди безделушек, вытащил из ножен свою шпагу и начал делать выпады, целясь в невидимого противника. Он вращал кистью руки так, чтобы развевались кружевные манжеты, приседал, изящно отставляя колено, перемещался взад-вперед маленькими скользящими шажками и время от времени замирал в какой-нибудь героической позе перед зеркалом.

Он ждал: в какой момент Тандернак взорвется, но тот продолжал тупо смотреть в стену, и только желваки на его скулах шевелились.

«Железный человек! — восхитился Ренье. И тут же добавил про себя: — Наверняка низкого происхождения. Только воры, крестьяне и жвачные животные бывают гак терпеливы... Даже у лакеев есть нервы. Не говоря УЖ о каком-нибудь вечнозеленом кедре...»

Ренье брал уроки фехтования у настоящего мастера, которого нашел для него Адобекк: вспыльчивого старика с перебитым носом. Сам старик почти не брал шпагу в руки, предпочитая стравливать двоих учеников или заставлять троих набрасываться на одного. Сам он прыгал вокруг, замечая малейшие огрехи, непрестанно бранился и делал различные жесты. Следует отдать должное учителю — такая методика преподавания давала хорошие плоды. Сейчас Ренье легко одолел бы любого своего академического товарища.

Наконец ему надоело кривляться, и он с размаху уселся в кресло напротив Тандернака. Заговорил развязно:

— Ждете?

Тандернак медленно перевел на него взгляд. Пустой, ничего не выражающий.

— А, — сказал Ренье. — Ну, ждите... А вы кто?

— Тандернак, — сказал Тандернак.

— Ну! — проговорил Ренье. — И каково это — быть Тандернаком?

— Жалоб нет, — отрезал проситель.

— В таком случае, что вы тут делаете? — удивился Ренье.

— Пришел выразить благодарность.

— Прислали бы свинью, — посоветовал Ренье, — зачем самому-то приходить?

Тандернак пожал плечами.

— Всегда вернее сделать лично, чем поручать кому-нибудь другому, — сказал он.

— Умно, — восхитился Ренье.

— Вы, надо полагать, из окружения принца, — заметил Тандернак.

— Угадали! — Ренье широко развел руками и одарил собеседника улыбкой.

— Это было нетрудно, — буркнул он. — Такой же извращенец, как ваш хозяин.

Ренье поднял три пальца, сразу став серьезным.

— Три ошибки, — пояснил он. — Принц не извращенец. Он мне не хозяин. И вообще не следовало говорить об этом.

Тандернак отозвался скучным тоном:

— Я буду думать и говорить, что захочу.

Ренье вскочил, схватил свою куклу с каминной полки и удалился, волоча игрушку за собой по полу.

* * *

Дядя Адобекк сказал племяннику вечером того же дня:

— Прямо не знаю, что и делать: я не привык быть настолько однообразным...

Ренье любовно полировал шпагу. Его ум был полон винтов, вольтов и всевозможных ку, коими он рассчитывал завтра снискать некоторое уважение у своих партнеров по фехтованию. Мысленно он вел поединок с самым коварным из всех, неким толстяком по имени Гэзилей: тот выглядел жирным и неуклюжим и ловко пользовался своей обманчивой наружностью. На самом деле Гэзилей умел стремительно передвигаться, уходя из-под удара, — он не ходил, а плавал по залу. Драться с ним было увлекательно и опасно: Гэзилей не всегда умел рассчитывать силу удара и мог случайно ранить противника.

Дядина реплика вторглась в устоявшееся течение мыслей племянника — как незваный гость на пирушку старых друзей.

Ренье поднял глаза:

— Что случилось, дядя?

— Это ты мне скажи, что случилось! — заорал вдруг ни с того ни с сего Адобекк. Его зычный голос разнесся по всему дому, узкому и высокому, как труба, и проник до кухни, где заставил стряпуху содрогнуться и выронить таз с подливой.

— Ну, — задумчиво протянул Ренье, — многое случилось. В народе болтают о том, что принц — неполноценный. Из-за этого случаются неприятности у людей, которые пытаются стать принцу ближе. Кстати — без всякого успеха.

— Возможно, эти люди попросту глупы, — сказал Адобекк совершенно спокойным тоном. Как будто не он только что кричал во всю мощь луженой глотки.

— Сомневаюсь, — откликнулся Ренье.

Адобекк выбил шпагу ударом ноги из рук племянника.

— Перестань прихорашиваться! Я пытаюсь беседовать с тобой!

Ренье встал.

— Ну, что случилось?

Адобекк покачал головой.

— В старину нахалов прибивали гвоздями к воротам.

— Ну да? — переспросил Ренье. Он поднял свою шпагу и опять уселся.

— Точно тебе говорю. Сразу после исчезновения короля Гиона. Можешь почитать об этом в книгах. В любой исторической хронике есть... Опекун мог распорядиться о том, чтобы нахального юнца вывели к воротам, привязали там к особым поперечным балкам и приколотили его уши гвоздями. Такое наказание считалось позорным -до тех пор, пока один юнец, который был посообразительнее других, не догадался превратить дырки в ушах в знак особенной доблести. И тихони, к которым не применяли никаких жестокостей, начали платить цирюльникам, чтобы те пробили им мочки ушей. Отсюда и обыкновение носить серьги. Если ты заметил, всякий золотой хлам таскают в ушах только самые отъявленные задиры, рубаки и наглецы.

— Стало быть, мне, по-вашему, пора обзавестись серьгой? — уточнил Ренье.

— Возможно, — сказал Адобекк. — Впрочем, вернусь к изначальной моей мысли. Я тобой недоволен.

— Я уже начинаю привыкать к тому, что вы мною недовольны, — заметил Ренье.

— Вот и я говорю, по твоей милости старый Адобекк превращается в зануду. Почему ты вчера не дождался приема у королевы?

— Потому что туда же притащился какой-то Тандернак.

— Не вижу связи.

— Поясняю. Тандернак — из новых дворян. Чванливый, гнусный, самовлюбленный...

— О ком ты говоришь?

— О Тандернаке.

— Кто он такой?

— Понятия не имею, но он меня взбесил. Не мог же я убить его прямо в королевском дворце?

Дядя Адобекк прикрыл глаза и некоторое время молча шевелил губами. Ренье с интересом наблюдал за ним. Юноше было очевидно, что Адобекк не ругается: занят более интересным делом. Наконец конюший поднял веки и устремил на племянника задумчивый взор.

— Я пытался представить себе, как бы это выглядело. Паркет там из дубовых пород, благородного оттенка, а стены, кажется, затянуты розовато-коричневатыми шпалерами с золотыми ромбами... Если уложить труп так, чтобы туловище находилось в тени, а пятно крови изящных очертаний — на ярком свету, прямо под окном, то выглядело бы неплохо.

— Увы, это не пришло мне в голову, — сказал Ренье.