Книга Роксолана. Королева Османской империи - Ирина Кныш

Что больше всего поразило Настеньку в этом отчаянном крике молодой красавицы — так это ее язык: рабыня клялась и умоляла на языке Степной Украины, языке таком родном, любимом Настенькой. Несчастную жертву гаремных сплетен понесли к двери… Геркулес-евнух держал наготове большой кожаный мешок, куда через минуту запихнули девушку практически без сознания. Она и в мешке продолжала глухо стонать. Двери широко распахнулись, и жуткая стража вдруг исчезла, как страшный мираж.

Настенька дрожала, и никак не могла понять, что произошло… Остальные тоже молчали в этой проклятой зале, некоторые лежали без движения, некоторые прикрыли голову одеялом… В зале наступила мертвая тишина… Оксана перелезла к Настеньке, обняла ее и тихонько начала качать, как ребенка.

— Что? Что произошло? Кого так? — спрашивала несчастная пленница.

Оксана шепнула:

— Тихо, а то услышит тот, что в дверях стоит с алебардой, как камень.

— Вижу…

— Это он позвал гвардию. Говорил, я слышала, что эта Галина будто бы приворожила какого-то султанского принца. Он ходил под окном, перелез через стену и разговаривал с ней…

— Она наша… она говорила на нашем языке, — шептала Настенька, прижимаясь к подруге…

— Да, пожалуй, наша, — вздохнула Оксана. — Была всегда молчаливая, ни с кем не общалась, без подруги… и на тебе…

— Что с ней будет?

— Не знаю…

— Ее посадили в мешок… — уже плакала Настенька. — Что делать?

— Не плачь, услышат… я не видела ничего, а что сделают, этого не знаю.

* * *

Уже три месяца прошло, как султан Сулейман прибыл в Стамбул из славного похода на Европу, приехал как победитель Венгрии и победитель короля Людовика II. Перед этим султанский флот в Средиземном море получил большой остров Родос, выгнал оттуда орден крестоносцев-рыцарей иоаннитов и загнал их до острова Мальта.

Султан въехал пышно, высокомерно; его приветствовало все духовенство, великие визири, народ, и сам имам на коленях преподнес победителю золотую грамоту, в которой подробно были описаны все достойные восхищения подвиги и золотыми буквами увенчаны именем «Великого».

Но уже на следующую ночь ходил по дворцу, как черная туча… Все придворные притихли, никто не смел даже поднять глаза на тень Пророка, каждый, кто случайно встречал унылого султана, падал перед ним ниц. Он ходил по комнате, зале, по коридору и запирался в своей спальне в глубоком трауре: рано утром Сулейман Великий, он же Великолепный, узнал о смерти возлюбленной жены Фатимы, законной жены, брак с которой благословил сам Аллах. Это было тяжелое горе! Даже тысячи убитых им врагов под Могачем, реки крови уничтоженных им венгров, смерть самого короля, — ничто перед такой тяжелой утратой в его дворце. Да и не думал он обо всех иоаннитах-крестоносцах. Собакам собачья смерть!

Он так торопился домой, хотел поскорее увидеть возлюбленную жену! И вот вместо приветливой жены увидел только ее мертвое тело. По дороге домой султан обдумывал поход на Вену, мечтал, что перенесет в Вену свою столицу и воцарится там так, что вся Европа содрогнется. Теперь он уже не думал ни о походе, ни о проклятой Вене… Не думал ни о чем!

Уже три месяца, как султан не может опомниться, не может найти покоя… Визири все советовались и не знали, как помочь беде. Позвали главного евнуха Мустафу.

— Что делать? — разводил руками мудрый евнух.

— Ведь ты привез подарок нашему султану от крымского хана. Почему ничего не говоришь нашему повелителю о подарке! Мы знаем, что привез ты пленницу из Черкасс, красивую девушку, которая своими чарами сумеет утешить султана. Ты должен пойти к повелителю и рассказать о пленнице…

— Я уже говорил, — пожал плечами Мустафа. — Говорил неоднократно, что мой дорогой повелитель не хочет и слушать об этом.

— Но наш повелитель не видел девицы-черкешенки, — говорил великий визирь. — Ты главный евнух этого султанского ценного сокровища, — должен суметь показать владельцу все жемчужины. Если не сделаешь этого, мы пожалуемся на тебя султану, скажем, что нарочно прячешь пленницу, пусть тебя накажет, пусть сварит в горячей смоле за непослушание. Иди сейчас же к великому султану и покажи пленницу такой, какой ее родила мать.

— Хорошо, я сделаю, как вы хотите, и подвергну себя большой опасности. Всесильный повелитель не хочет смотреть на ханский подарок… Даже отворачивается от всего гарема.

— Сделай то, что я повелеваю тебе сделать для нашего спокойствия и мира во всей стране, — крикнул великий визирь и гневно показал на дверь.

* * *

В этот день Настеньку купали лучшие служанки, натирали самыми лучшими благовониями и искусно массировали все тело. Все понимали, что пленницу будут показывать самому султану. Молча смотрели и бесконечно завидовали этой степной серне, дикой и неблагодарной… Каждая жалела, что выбрана не она — если не она, кто же лучшая? По приказу Мустафы Настеньку только прикрыли дорогой габой и две служанки привели напуганную пленницу в султанские покои. На пороге ее взял за руку сам евнух и приказал сесть на мягкие подушки, а сам встал на колени перед запертой дверью комнаты, где отдыхал Сулейман Великий. Мустафа упал навзничь и толкнул головой дверь. Через минуту услышал, как султан хлопнул в ладоши — знак, что господин повелитель хочет видеть того, кто просится в дом… Мустафа головой приоткрыл дверь и снова упал навзничь. Все же успел увидеть сурового султана: тот сидел на подушках, скрестив ноги, и курил душистый кальян. Хмуро смотрел на дверь, на полуживого Мустафу и пускал облака прохладного дыма из длинного чубука.

— Чего тебе, мой дорогой Мустафа? — прохрипел султан — молодой турок с черной бородой в белой как снег чалме — символе великого траура: к чалме был пришпилена бриллиантовая застежка с небольшим пером. Мустафа неподвижно лежал.

— Зачем пришел? — уже крикнул султан.

— Меня послали все великие господа к ясному повелителю. Все господа опечалены и хотят помочь повелителю добрым советом. Сам муфтий истолковал совет самым лучшим образом, сам великий и святой наш имам благословил этот мудрый совет.

— Что за совет?

— Святой имам просит великого господина не отказываться от райской гурии, взять то, что дарит наш верный друг — крымский хан, и тем самым успокоить свое сердце…

Но он не успел закончить: султан вдруг поднялся и крикнул так, что крик этот прокатился эхом по всем залам.

— Кто послал тебя, проклятого, с глупыми советами! Я говорил тебе не досаждать. Оскорбишь мою печаль вторично — прикажу повесить и тебя, и твоего мудрого муфтия, а ханский подарок брошу голодным собакам! Прочь отсюда, противный гяур!

Мустафа отполз назад, и дверь плотно закрылась.

Испуганные придворные молча стояли перед дверью и не смели произнести ни слова перед разъяренным повелителем.

Но хитрый Мустафа знал, что эта скорбь, эта тоска скоро пройдет, развеется, как дым кальяна, и он, Мустафа, все-таки сделает свое дело и сделает его отменно.