Книга Канада - Ричард Форд

Пересыпав содержимое денежных ящиков в сумку, молодая кассирша встала за своим окошком и взглянула отцу в лицо. Позже она сказала, что смотрела на него так, точно уже запомнила его. И отец тоже знал, что все в банке успели основательно разглядеть его, что ни револьвер, ни даже факт ограбления нимало их не потрясли. Банк этот уже грабили некоторое время назад, просто сделал это не отец, а другой человек. Теперь тот грабитель находился в розыске и арест его был не за горами. Отец, возможно, испытывал большее, нежели они, потрясение. Он сказал потом маме, что как раз тогда мысль о том, что его могут поймать, впервые показалась ему далеко не шуточной. И ему захотелось, не сходя с места, отказаться от ограбления. Да только это было уже невозможно. Он посмотрел на большие часы, висевшие над открытым банковским сейфом. 9.09. Стальной, с украшенной бронзой и серебром дверцей сейф соблазнительно углублялся в заднюю стену. Тысячи и тысячи долларов лежали в нем. Однако отец решил, что не сможет унести в сумке столько денег, — да ему так много было и ни к чему. Он провел в Национальном сельскохозяйственном четыре минуты. Все его разглядели. Все услышали его сочный голос и южный выговор. У всех он будет до конца их жизней вставать перед мысленным взором, едва они упомянут о том, что были в банке, когда тот грабили. Он это понимал. Возможно, ему это даже нравилось. Он улавливал запах своего пота — который могли уловить и они. Ему не осталось ничего другого, как снять со стойки сумку — в которой лежало 2500 долларов — и уйти. Что он и сделал. Не сказав больше ни слова. Он уже начинал чувствовать, и с немалой силой, что грабить банк ему не следовало.

17

После того как отец поставил машину за банком, мама села за руль, сдвинув сиденье вперед, чтобы доставать ногами до педалей. Да так и сидела, не выключив двигатель, ожидая, пока отец не появился в проулке, неся холщовую сумку. Он забрался на заднее сиденье, свернулся в клубок, накрылся одеялом, а мама медленно стронула машину с места и поехала, и ничто происшедшее в банке не казалось имевшим какое-либо отношение к красно-белому «шевроле Бель-Эр» с номерами Северной Дакоты, неторопливо двигавшемуся по городу на запад.

Она написала, что, подъехав к углу Мэйн-стрит и собираясь повернуть налево, не увидела в квартале, посреди которого стоял банк, ничего такого, чего не ожидала бы увидеть в обычный день. В банк как раз входила какая-то женщина. Сигнализация не выла, шерифы и полицейские штата к банку не съезжались, никто не выбегал из него с криком «Ограбили!». Похоже, им и вправду удастся выйти сухими из воды, подумала мама. И скоро погрузилась в размышления о своей новой жизни, в которой не будет ни нашего отца, ни Грейт-Фолса.

В соответствии с планом мама повела машину, на заднем сиденье которой спрятался отец, к границе с Монтаной, свернула, не доехав до нее, на бугристый проселок и добралась по ячменному полю до тополей и ручья, у которого они останавливались меньше часа назад. Отец вылез в пыль и жару, сбросил с себя летный костюм и теннисные туфли и, оставшись в одних трусах, запихал конверт с деньгами (зная уже, что их оказалось меньше, чем он рассчитывал) за спинку заднего сиденья. Костюм, туфли, револьвер, бейсболку, одеяло и бело-зеленые номера Северной Дакоты он уложил в синюю сумку, добавив туда же несколько запыленных камней, и забросил ее в ручей. Сумка не затонула, но закружилась в воде, окутываясь желтоватой пеной. Однако отец решил, что тонуть ей не обязательно, сойдет и так, все равно никто здесь не бывает, значит, никто ее и не увидит. Он натянул на себя джинсы, белую рубашку и сапоги, вернул на место номерные знаки Монтаны. Мама довела машину до шоссе и повернула налево, к границе, и все случившееся осталось позади.

В Глендайве они заехали в мотель «Йеллоустоун». Отец зашел в домик, собрал оставленную там одежду. Потом заглянул в контору мотеля, поболтал с дежурным — не тем, что работал прошлым вечером, другим. Расплатившись — наличными, — он пошутил, сказав, что при том количестве спутников, которые летают нынче по небу, каждый скоро сможет узнавать буквально все о делишках любого другого человека, — дежурный говорил потом, что слова эти показались ему какими-то странными. Отец возвратился в домишко, забрал оттуда мамин чемоданчик и отнес все в «шевроле», где его ждала мама. А затем уселся за руль и повел машину к Грейт-Фолсу. Все прошло согласно маминому простому плану. Если они и размышляли — сознательно — о том, что их могут поймать (ведь должны же были размышлять), мысли эти, надо полагать, покинули их по дороге домой, сменившись облегчением и радостью, с которой они думали об ожидавших их детях, о том, что для всех нас начинается новая жизнь.

18

На три темы размышлял я — вынужден был размышлять, чтобы как-то сжиться и с последствиями совершенного моими родителями вооруженного ограбления, и с тем, что они обратились в преступников, которых в скором времени ожидала тюрьма.

Одна была связана с тем, что наши родители всегда очень сильно отличались один от другого. Мы с сестрой поняли это давно, еще детьми. Их бросавшиеся в глаза различия — в характере, внешности, взглядах, темпераменте (о чем я уже написал) — образовывали крайние полюса континуума, по которому были распределены наши жизни, моя и Бернер. Мы с ней тоже состояли из тех человеческих черт, делавших родителей столь разными, — одни были представлены во мне, другие в Бернер, — хоть они и не придавали нам никакого сходства. Я был оптимистом, но не таким, как отец. Я был осмотрителен, но не так тверд и скептичен, как мама. Бернер внешне походила на маму, однако даже в пятнадцать лет была выше ее ростом — пять футов, восемь дюймов. В характере Бернер присутствовала и приятная сторона, но сестра не позволяла ей проявляться и по преимуществу вела себя так, словно ее не было вовсе, чего ни об одном из наших родителей никто не сказал бы. Мы с ней были умны — в разумных пределах, как мама. При этом Бернер отличалась практичностью, в обоих наших родителях отсутствовавшей. Она питала также склонность к унынию, к упадочническим настроениям, в которые время от времени впадали и отец с мамой, и в какие-то моменты склонялась к тому, чтобы признавать свое поражение — от судьбы-де не уйдешь, — а мне все это было совершенно не свойственно.

Так вот, когда родители вернулись после ограбления в Северной Дакоте и вся наша семья опять собралась под одной крышей, — до того, как в дом нагрянули полицейские детективы, — мы с сестрой почти мгновенно заметили, что мать и отец кажутся не такими несхожими, как раньше. Они гораздо чаще соглашались друг с дружкой, гораздо реже вздыхали и препирались и уже не выглядели ни соперниками, ни противниками, чего никак нельзя было сказать до их отъезда и возвращения. Я решил, что эта новая общность возникла еще перед отъездом, той ночью, когда они пребывали в таком хорошем настроении, — как если бы, я уже говорил об этом, они вспомнили о давней близости и та вернулась и завладела ими, отчего оба стали походить не на полюса континуума, но на двух людей, когда-то поженившихся просто потому, что понравились друг дружке.

Одному только богу известно, что творилось в их головах в последовавшие непосредственно за ограблением дни. Добытые ими деньги находились где-то в нашем доме. Родители, наверное, чувствовали себя людьми, которые бросаются всем в глаза, живущими во враждебном им мире (даром что день назад они были в нем невидимками). Прежняя жизнь, к которой оба прониклись неприязнью по своим частным причинам, теперь должна была казаться им ошеломительно недостижимой — плот унесло слишком далеко, воздушный шар поднялся чересчур высоко в небо. Прошлое жестоким образом оборвалось, будущее грозило опасностями. Может, и это тоже объединило их — неожиданно возникшее у обоих понимание последствий того, что они натворили. Прежде они особой силой такового не отличались. Возможно, неумение думать о последствиях и было величайшим их недостатком, хоть у каждого имелись причины знать: из любого поступка непременно проистекают какие-то следствия.