Книга Все оттенки тьмы - Питер Робинсон

— Хардкасл вошел в раж, совершенно потерял голову. А когда увидел, что натворил, пришел в ужас. Когда покупал веревку, он выглядел отстраненным и безразличным — потому что уже решил покончить с собой. Ну а потом поехал в лес и…

— А как же изуродованные гениталии? Тут же явно прослеживается сексуальная подоплека.

— Возможно. — Энни отставила полупустую тарелку в сторону. — Но опять-таки, мы такое и раньше видели, верно? Если мотив убийства — ревность, убийца часто концентрируется на части тела, символизирующей для него измену. Может, они поругались из-за того, что Хардкасл поехал в Лондон с Вайменом? Или из-за того, что Сильберт улетел в Амстердам? Возможно, мы никогда этого не узнаем. Но это еще не значит, что Хардкасл не убийца. Каким бы ни был мотив — ревность ли, измена, обвинение в пьянстве или какая-нибудь разбитая Хардкаслом антикварная ваза, — результат налицо: ссора перешла в драку, ставшую для Сильберта роковой. Тот же, кто вышел из драки живым, не выдержал мук совести и покончил с собой. Ничего странного или непонятного тут нет. Как ни печально, вполне распространенный сценарий.

— Наверное, ты права. — Вздохнув, Бэнкс снова отложил нож с вилкой. — Наверное, я и впрямь хочу убедить себя в том, что выходные пропали не зря. Или ты хочешь побыстрее закрыть дело, чтобы сконцентрироваться на расследованиях поважнее? Например, на пропаже парковочных конусов с рыночной площади.

— Знаешь, ты не так далек от правды, — рассмеялась Энни.

— Ладно, — решил Бэнкс, — поедем глянуть на дом Сильберта. Криминалисты там, наверное, уже закончили. А потом еще разок поговорим с Эдвиной. Есть у меня подозрение, что она не все нам рассказала. Посмотрим, удастся ли нам хоть немного разобраться во всей этой путанице.

— Что ж, отличный план, — одобрила Энни, и они пошли к выходу.

Когда Бэнкс и Энни добрались до особняка Сильберта, в гостиной на втором этаже еще хлопотали криминалисты, но в остальных комнатах было пусто.

— Мы тут все осмотрели, — сообщил им один из криминалистов, Тед Фергюсон, — но никаких спрятанных сейфов или скрытых шкафов не нашли. Документы и личные вещи были только в двух комнатах — в этой гостиной и в кабинете на первом этаже. — Порывшись в пакете с надписью «место преступления», стоявшем на полу около входа, он достал оттуда две пары латексных перчаток и протянул их Бэнксу и Энни. — Нам еще надо кое-что посмотреть внизу, а здесь мы уже закончили, работайте. Только про перчатки не забудьте.

— Спасибо, Тед, — поблагодарил его Бэнкс, вскрывая пакетик с перчатками.

Криминалисты отправились на первый этаж, а Бэнкс с Энни, остановившись на пороге, оглядели гостиную.

Тело и ковер из овечьей шерсти, на котором оно лежало, уже убрали, но кровавые пятна на стенах и рассыпанный повсюду порошок для выявления отпечатков не позволяли забыть о том, что эта комната — место преступления. Фотография в рамке за растрескавшимся стеклом все так же лежала на полу. На снимке Марк Хардкасл широко улыбался, стоя рядом с Сильбертом. Бэнкс осторожно поднял фотографию, стряхнул порошок и внимательно всмотрелся в лицо Сильберта. Красивый, подтянутый мужчина с волевым подбородком, высоким лбом и ясными голубыми глазами, он казался куда моложе своих шестидесяти двух лет. Еще в этих глазах отражался живой ум. Темные волосы, слегка поредевшие на висках, были чуть тронуты сединой, что ему очень шло. На снимке он был одет в голубой кашемировый свитер и темно-синие брюки.

Энни кивнула на фотографию Хиндсвелского леса, висевшую на стене. Кровь с нее стерли, осталось только несколько капель.

— Хороший снимок, — одобрил Бэнкс. — У человека, который его сделал, определенно есть талант — сумел передать всю красоту этого места. Смотри, как солнце пробивается сквозь листву. Правда, красиво?

— А на этом дереве повесился Марк Хардкасл, — прервала его излияния Энни, указывая пальцем на дуб. — Я его сразу узнала.

Пока они изучали снимок, Бэнкс вспоминал, как вчера Эдвина Сильберт рассказывала им о прогулке по лесу, полному цветущих колокольчиков.

Затем они приступили к осмотру дома.

Энни бегло проглядела содержимое компьютера Сильберта и не обнаружила ничего интересного. Конечно, если возникнет подозрение, что убийца вовсе не Марк Хардкасл, компьютерщики хорошенько все изучат. В ящиках стола обнаружились лишь канцелярские принадлежности, отпускные фотографии и несколько папок с чеками и счетами за телефон, воду и электричество.

В среднем ящике они нашли связку ключей, один из которых подошел к антикварному деревянному бюро, стоявшему рядом со столом. Внутри Бэнкс и Энни нашли документы на дом, выписки с банковского счета, чековые книжки и прочие бумаги, из которых стало ясно, что Сильберт и впрямь был миллионером. Основной его доход составляла не пенсия, а регулярные поступления из «Вивы» и ее дочерних компаний. Кроме того, несколько раз Сильберту переводили крупные суммы с зарубежных счетов в одном из швейцарских банков. Что за этими переводами скрывалось, пока оставалось неясным, но, в общем и целом, тайну несметного богатства Сильберта можно было считать раскрытой. Завещания Бэнкс и Энни не нашли. Либо Сильберт передал его на хранение своему адвокату, либо попросту его не составлял. В этом случае все состояние перейдет к его матери.

В нижнем ящике бюро Бэнкс нашел связку писем, перехваченную аптечной резинкой. Первое из них от седьмого сентября 1997 года. Отправителем значился некий Лео Вествуд из комплекса Свисс-Коттедж. Бэнкс и Энни, глядевшая поверх его плеча, просмотрели письмо. Оно было написано аккуратным почерком с легким наклоном. Судя по разной толщине линий, автор использовал перьевую ручку.

В письме шла речь о смерти принцессы Дианы и последовавшей за этим шумихе. Вествуда крайне разозлил брат Дианы, отчитавший на похоронах принцессы членов королевской семьи. Он счел его речь «неуместной и неблагоразумной». Еще Вествуда раздражала истерическая скорбь «простонародья, которое обожает такие инциденты — для них это что-то вроде очередного сюжетного поворота любимой мыльной оперы». Интересно, подумал Бэнкс, как бы отозвался этот Лео о недавних событиях и подозрениях относительно принца Чарльза, герцога Эдинбургского и разведслужбы МИ-6.

Кроме того, Вествуд упоминал в письме о недавнем походе по антикварным магазинам и карточном столике времен Георга Первого, от которого Сильберт «пришел бы в восторг». Писал он и о вкусном ужине, состоявшем из фуа-гра и потрошков, который он поглощал «в компании Грэйси и Севрона» в ресторане, награжденном мишленовскими звездами, где он увидел одного из министров кабинета Тони Блэра вместе с опальным коллегой.

Как и все остальные, это письмо было отправлено Сильберту на адрес британского посольства в Берлине, где он, видимо, работал. Интересно, читали ли такие письма цензоры? Несмотря на огромное количество сплетен, ничего, что могло бы возмутить спокойствие и навлечь на Сильберта или Вествуда гнев правительства, в этом послании не было. Вествуд лишь раз написал о политике, упомянув недавно вынесенный Эгону Кренцу приговор за причастность «к гибели людей у Берлинской стены». В остальном письмо было вполне обычным, написанным общительным, осведомленным, дружелюбным снобом. Вероятно, автор знал, что его послание будет прочитано не только Сильбертом. Даже если между ними и существовали любовные отношения, в письме на это не было даже намека. Когда Энни дочитала, Бэнкс вложил листок обратно в конверт и вернул в стопку.