Книга «Третья сила» - Иван Дорба

3

Заместитель бургомистра Лео Брандт последнее время чувствовал себя подавленно. Его томило внутреннее беспокойство, напоминавшее те тревожные дни перед арестом в 1937 году в Ленинграде. Тогда все как-то обошлось, его выпустили. В неразберихе и путанице, царивших в то время, следователь, перегруженный другими, «более важными делами», не докопался до его нутра и прохлопал настоящего шпиона.

Лео Брандт вместе с сыном и женой уехал в Витебск и нашел пристанище в небольшом уютном доме на тихой улочке. Вскоре его сын, Александр, устроился преподавателем русского языка в школе № 10, переселился на Пролетарский бульвар.

С приходом немцев Брандт-старший стал заместителем бургомистра, а младший — редактором профашистской газеты «Новый путь». Все, кто пошел к немцам на поклон, получали посты.

С первых же дней оккупации Витебска гитлеровцы виселицами и голодом принялись устанавливать «новый порядок». Город превратился в тюрьму, в камеру пыток. Зондеркоманды СС № 9, карательные органы контрразведки — абвергруппа-113 («Гриш»), абвергруппа-318 («Рабе»), абвергруппа-210 («Лагерь Анна»), тайная полевая полиция — ГФП-103, ГФП-717, жандармерия войск СС, охранная полиция, штурмовые отряды включились в «работу».

Окружной комиссар Фишер по прибытии сразу же издал приказ, каждый пункт которого заканчивался угрозой: «Будет повешен», «Будет расстрелян», «Будет наказан по законам военного времени».

Командир полицейского полка полковник фон Гуттен заявил по радио: «Витебск — немецкий город, в ознаменование этого здесь будет построена крепость "Цвинбург" во славу великой Германии!»

Разграбленный, сожженный, разрушенный Витебск, казалось, умирал: лежали в руинах фабрики и заводы, прекратилось трамвайное и автобусное движение, закрылись школы, клубы, театры, в квартирах вместо электролампочек по вечерам мерцали лучина и самодельные свечи, закрылись двери магазинов и столовых.

Голодные люди заболевали туберкулезом, тифом, дизентерией. Население сгоняли в лагеря: «трудовой» и более страшный — «изоляционный». Люди спали на грязном полу или просто на земле, а за свой каторжный труд получали сто пятьдесят граммов мякины и кружку воды. В лагере для военнопленных, обнесенном колючей проволокой, ежедневно умирало от истощения до двухсот человек и столько же расстреливалось. К ноябрю 1941 года в городе было уничтожено почти все еврейское население.

Теперь Лео Брандт очень переменился. Стал нервным, рассеянным, его глодал червь страха и сомнения. Произошло это после одного страшного «мероприятия». Однажды в управу зашел оберштурмфюрер СС Герхард Бременкампф, без которого не мог быть издан ни один приказ их «независимого гражданского управления». Не снимая фуражки, зло поблескивая из-под козырька глазами, оберштурмфюрер уселся в кресло, положил ногу на ногу и, похлопывая по сапогу стеком, бросил:

— Позови-ка, дорогой Лео, нашего «Рака».

Зная, что бургомистр Всеволод Родько, член Белорусского комитета в Варшаве, как агент немецкой разведки носит кличку «Рак», Лео кинулся на второй этаж в кабинет Родько; спускаясь по лестнице, они увидели, что Бременкампф ожидает их в дверях у входа.

— Отцам города следует принять участие в одном интересном мероприятии. Пойдемте, — отрубил немец.

Машина покатила. Оберштурмфюрер молчал и как-то странно, нехорошо улыбался. Вот уже и Задуновская улица. Автомобиль завернул налево в сторону лесосада и остановился неподалеку от Иловского оврага. Осень тронула золотом листву дубов и кленов; осины пожухли, почернели и почти совсем осыпались; пожелтели, осыпались тополя, и только те, что стояли в затишье, оставались еще зелеными. Под холодными лучами солнца зеленела трава на большой лужайке. По ней в одних платьицах и костюмчиках бегали дети, гонялись друг за другом, чтобы согреться. Старшенькие чуть в сторонке играли в жмурки. Вокруг лужайки редкой цепочкой стояли солдаты СС в черной форме.

Выйдя из машины, Лео Брандт все понял: это еврейские дети… И они еще не подозревают о своей участи.

— Все готово, господин оберштурмфюрер! — подскочил к важно вылезшему из машины Бременкампфу плотный, перетянутый ремнем военный, в котором Лео узнал тюремщика, виденного им раньше в Суражской тюрьме. — Прикажете начинать?

— Господин лейтенант, изменим программу, пощекочем нервы наших гостей, разденьте их! — И Бременкампф с жадностью наблюдал, как солдаты принялись сгонять детей к большой яме, торопливо срывать с них одежду, хватать детей за волосы и бросать их в яму…

— Подойдем ближе, господа! Еще ближе!

Дети плакали, кричали, вырывались из рук. А палачи «работали», злясь на непослушных малышей, ругаясь и зверея…

Брандт смотрел с ужасом, не в силах оторвать глаз от извивающихся детских тел; смотрел, как свирепо, с каким-то сладострастием, красномордый унтер огромного роста методично выхватывал из сгрудившихся возле него детей очередную жертву, обязательно девочку, зажимал ее ногами, стаскивал платьице, хватал за горло, волок к яме, с остервенением бросал вниз…

Плач и визги сливались в разноголосый вопль страдания и отчаяния. Ужас звенел в ушах, будоражил все существо, и вдруг Брандт почувствовал, что в нем тоже просыпается зверь, что ему самому хочется хватать, терзать, душить эти беззащитные существа…

И когда одна девочка, чудом вырвавшись из рук красномордого унтера, кинулась к нему, ища защиты, охватила его ручонками, прижавшись маленьким голым тельцем, умоляюще прошептала: «Дяденька, спасите! Спасите!» — и подняла на него полные слез, большие карие глаза, он в страхе, что унтер увидит его сочувствие девочке, что Бременкампф уличит его в трусости, объявит, что он не выдержал испытание в преданности немцам, схватил девочку за плечи и в растерянности не знал, что ему делать.

— Держите ее покрепче, Брандт! Сейчас мы ее проучим, как кусаться! — заревел Бременкампф, ударив хлыстом прижавшуюся к ногам Брандта девочку, а затем воздух рассек новый свист хлыста…

Кровавая пелена застилала Брандту глаза, он чувствовал себя трусом и соучастником садистов, зверей, но липкий страх сковал его разум, он трусливо поволок трепещущее тело девочки ко рву…

На другой день бургомистр Родько встретил его холодно, не протягивая руку и с отвращением морщась, бросил:

— Господин Брандт, вы вчера, говорят, задушили девочку… То, что разрешено немецкому солдату, не дозволяется заместителю бургомистра! В городе могут узнать, как вы отличились у Иловского оврага. Хотя полковник фон Гуттен и уверяет нас, что нужно держать население в постоянном страхе, не забывайте, что уже появились отряды партизан Шмырева, Бирюкина, Пархоменко… Зашевелилось и витебское подполье. Вот, прочитайте! — Он отодвинул ящик стола и, вытащив лист бумаги, протянул Брандту.

«Я, гражданин Советского Союза, верный сын героического белорусского народа, клянусь, что не выпущу из рук оружия, пока на нашей Белорусской земле не будет уничтожен последний фашистский гад…»

Брандт зажмурился, показалось, что за спиной кто-то стоит и целится ему в затылок…