Книга Эми и Исабель - Элизабет Страут

Вдруг у нее екнуло где-то в животе, она вспомнила слова мистера Робертсона: «Зайдите ко мне после занятий. Я принес одну книгу — вам понравится». В ту же минуту забылись и красные глаза Стейси, и неказистые бедра мисс Ланьер, да и весь мир померк перед тем, что ее ожидало. Теперь она жила в странном, восхитительном, своем собственном мире, вкушая удовольствие слов: «Зайдите ко мне после занятий». И как всегда, накатило убийственное волнение, от которого подкашиваются ноги. Эми уставилась на только что брошенный окурок.

— Бедняжка, — грустно начала Стейси, но тут в школе загремел звонок, и они с Эми переглянулись. — Хоть бы кто-то сказал ей, как это некрасиво, когда одежда электризуется и прилипает к телу.

Поздно вечером, укутавшись в стеганое одеяло, Исабель полулежала на кровати в желтом круге света от лампы с «Гамлетом» на коленях. Она боролась с Шекспиром. В первую очередь — физически, потому что глаза у нее слипались, она с трудом открывала их снова. Она постаралась сесть прямее, но все равно дело не двигалось дальше второй страницы. Просто поразительно, как веки захлопывались сами собой на одном и том же месте. Убедившись, что Эми крепко спит, Исабель встала, спустилась в кухню, налила себе чаю, поплотней запахнула халат, уселась за стол и принялась читать и перечитывать стихотворные строки, покачивая в такт ногой в махровом шлепанце.

Чтение давалось ей с трудом. Очень, очень сложная вещь. Она не ожидала, что будет настолько тяжело, что ей буквально приходилось подавлять панику.

Ему подвластных, в пользу короля;

Взамен чего покойный наш король

Ручался равной долей, каковая

Переходила в руки Фортинбраса,

Будь победитель он…

Вот как это понять? В кухне было тихо.

Она отпила чаю и посмотрела в окно. В щелке между белыми шторами чернел оконный проем, Исабель встала и поплотнее сдвинула занавески. Раньше она никогда не спускалась на кухню одна в такое позднее время. Она вернулась за стол, сделала еще глоток чая и взгляд ее скользнул и выхватил строчки из книги:

Каким докучным, тусклым и ненужным

Мне кажется все, что ни есть на свете!

Глядите-ка! А вот это она понимала. Исабель прижала страницу пальцем. И это ведь Гамлет сказал: «Каким докучным, тусклым и ненужным… все, что ни есть на свете!».

Господь свидетель, были времена, когда весь мир казался ей тусклым и ненужным — как же хорошо Гамлет выразил это! Ее охватил настоящий восторг оттого, что они с Гамлетом неожиданно стали как будто друзьями. Проснувшись окончательно, она прошептала начало строфы:

О, если б этот плотный сгусток мяса

Растаял, сгинул, изошел росой!

(Мгновенно ей представился ромштекс, который она забыла вытащить из морозилки в воскресенье.) Она поджала губы, глотнула чаю и перечитала снова: «О, если б этот плотный сгусток мяса / Растаял, — (Гамлет, вне всякого сомнения, был крепким и мускулистым мужчиной, она на всякий случай заглянула на обложку, где был нарисован его портрет), — сгинул, изошел росой!»

Дальше — больше. Исабель кивнула. Она и сама пережила такое — желание испариться, растаять. Не то чтобы она страстно желала стать росой, но мысль об этом была ей приятна, ведь потому-то она, собственно, и читала Шекспира. Шекспир — гений, а гений все может выразить такими словами, которые никогда бы не пришли в голову простым смертным.

Чрезвычайно воодушевленная, она поудобнее устроилась на стуле.

Иль если бы Предвечный не уставил

Запрет самоубийству! Боже! Боже!

Она несколько раз перечитала эти строчки. Поскольку «Предвечный» было написано с заглавной буквы, она догадалась, что Шекспир имеет в виду Бога. Гамлет хочет свести счеты с жизнью, но знает, что Бог запретил самоубийство.

Исабель оторвалась от книги. Разглядывая дверцу холодильника, она подумала, что Гамлет чуточку склонен к мелодраме. Конечно, он в отчаянии, и у него есть на то причины. Но и она бывала в отчаянии не раз и не два, однако она в жизни не допускала и мысли о самоубийстве. Она снова погрузилась в чтение. От выпитого чая давал о себе знать мочевой пузырь, но ей хотелось дочитать сцену. Было ясно, что Гамлет очень тяжело переживал смерть отца. Его родители любили друг друга… но уже месяц спустя мать оправилась от горя и вышла замуж за дядю Гамлета.

Исабель провела ладонью по губам. Она на собственном опыте убедилась, что в мире покоя нет. Но вот эта строчка, «Слабость — имя Твое, о женщина!»,[2]никуда не годится. И это он говорил матери! Господи. Да что Гамлет мог знать о том, каково быть матерью-одиночкой, потерявшей любимого человека? Исабель нахмурилась и откусила заусеницу с большого пальца. Честно говоря, он слишком дерзок, этот Гамлет. Тем женщинам, которые жгли свои лифчики прямо на ступеньках у главного входа в здание суда (Исабель видела это в новостях), уж точно бы не понравились его слова: «Слабость — имя Твое, о женщина». Исабель подтянула пояс халата. Она и вправду возмутилась. Мужчинам стоило бы многому научиться. Женщины совсем не слабы. Бог знает, сколько женщинам пришлось вынести за всю историю. И сама она — вовсе не слабая. Разве слабая женщина может растить ребенка одна среди промозглых новоанглийских зим, несмотря на протекающую крышу и машину, в которой давно пора заменить масло.

Исабель просто необходимо было хоть на минутку закрыть глаза, так она устала. И она действительно почувствовала невероятную слабость. Это правда, что тут скажешь. Она посидела еще немножко, в задумчивости поглаживая корешок книги, потом встала, вымыла чашку и с облегчением отправилась наконец спать.

Но не прошло и недели, как Исабель снова пришла в книжный магазин. Не то чтобы она бросила «Гамлета», недочитав, просто эта книга не для начинающих читателей. Надо подобрать себе что-то другое здесь же, в разделе «Классика». Теперь магазин уже не казался ей чужим. Кажется, даже юный продавец приветливо кивнул ей. Она долго и тщательно изучала полки, пока ее не привлекла обложка «Мадам Бовари». Исабель вгляделась в лицо темноглазой женщины с чудесной высокой прической, уложенной на французский манер. Как показалось Исабель, это лицо несло на себе печать некоего знания, потаенных женских горестей.

В последнюю неделю марта в Ширли-Фоллс случилось несколько дерзких краж подряд. Все они произошли в Остер-Пойнте во время обеденного перерыва. Из дома профессора истории исчезла коллекция старинных золотых монет. Миссис Эррин — жена дантиста — обнаружила, что из ящика бюро пропали ее драгоценности, а третья кража произошла в довольно красивом доме вниз по реке: оттуда, взломав двери черного хода, вынесли все столовое серебро, подсвечники и сахарницы. Ни свидетелей, ни улик, за исключением нескольких следов на снегу, которые дождь расквасил еще до приезда полицейских. Все, что сумела определить полиция, — следы, вероятно, принадлежали мужчине среднего роста и веса. Вообще никаких зацепок, ни одного подозрительного человека не было замечено в округе, ничто не указывало на работу профессионалов, как много лет назад, когда двое воров из Бостона обчистили пару домов и вывезли все в двух фургонах, но неделю спустя попались на третьей попытке. Нет, в этих преступлениях едва ли было что-то общее, и пока полицейские чесали в затылках да подшивали отчеты, кражи вроде бы прекратились.