Книга Город и рыцарство феодальной Кастилии: Сепульведа и Куэльяр в XIII — середине XIV века - Олег Валентинович Ауров

его функций в не меньшей степени, чем излишняя открытость, подрывавшая внутреннюю стабильность.

Курии комплектовались главным образом путем кооптации, а не в результате прямых выборов. Немалое значение имело также прямое принуждение к вступлению в число декурионов, которое было четко выражено уже в эпоху ранней империи, и в полной мере сохранилось в период Домината[290]. Неся широкий комплекс общественных повинностей (munus), декурионы вместе и неразрывно с этим обретали и право на почести — honor. Они гарантировали своим имуществом сбор налогов с сограждан, контролировали расходование муниципальных средств, а также представляли и защищали интересы муниципия вовне, перед лицом наместника провинции или даже самого императора, действуя от лица курии как олицетворения муниципальной власти[291].

Тот же, дарованный, характер муниципальной автономии был свойствен и средневековым институтам городского самоуправления. Как и античные, они были результатом не столько борьбы горожан за свои права, сколько следствием компромисса[292]. Истоки средневековой системы местного самоуправления восходят к двум параллельно развивавшимся процессам. Первый из них — прогрессирующее дробление и приватизация власти, свойственные периоду X–XI вв. и имевшие следствием утверждение феодальных институтов классического типа. Второй, так называемое экономическое возрождение X–XI вв., — резкое ускорение темпов развития торговли и ремесла, которое вело к формированию все более влиятельной социальной группы купечества и повышению роли средних, ремесленных, слоев городского населения[293].

Итогом первого из указанных процессов стало ослабление центральной власти, выгодное мелким и средним феодальным сеньорам, в том числе и сеньорам городов и их представителям (речь идет главным образом о виконтах в городах, принадлежавших светским сеньорам, и о видамах в епископских городах). Все эти сеньоры лишились возможности использования внешних ресурсов для реализации своей власти и вынуждены были в большей степени, чем ранее, лицом к лицу выстраивать отношения с управляемыми. Следствием второго процесса стало формирование широкой системы гильдий и братств, постепенно превратившихся в инструменты выражения корпоративных интересов городской верхушки, прежде всего купечества. Таким образом, естественное развитие событий стимулировало сотрудничество обеих социальных сил на основе принципа компромисса, направленного на достижение наиболее рациональных форм организации власти на местах.

В конечном итоге система муниципальных учреждений, выросшая из этого компромисса, изначально была олигархической. Важно отметить, что становление этой системы сопровождалось упадком значения общих собраний, объединявших всех полноправных горожан. На этот факт в конце XIX в. указывал французский историк А. Люшер, полемизировавший со своим предшественником О. Тьерри[294]. Последний считал такие собрания главным источником власти в средневековых коммунальных учреждениях Франции и отражением их демократического характера (вслед за ним эту идею воспринял и А. Эркулану).

В противовес этому А. Люшер показал ограниченность роли общегородских сходов в XIII — начале XIV в. Собиравшиеся в экстраординарных случаях, они обеспечивали публичность введения в должность муниципальных магистратов и оглашения наиболее важных актов. В иной, стабильной, ситуации институт собрания не мог играть существенной роли. Эти оценки получили всеобщее признание и развитие в современной историографии. Общепризнанно, что не широкие по составу собрания, а коллегиальные городские советы занимали центральное место в муниципальной организации Средневековья[295].

На регулярных собраниях, происходивших не реже одного раза в неделю и, как правило, в специально предназначенных для этого помещениях (ратуше, дворце коммуны, зале при коммунальной каланче и т. д.), советники решали весь комплекс вопросов, относившихся к муниципальной компетенции, в первую очередь в судебной и фискальной сферах. В их обязанности входило и хранение знаков муниципальной власти (городской печати, сундука с муниципальной казной и архивом, иногда также ключей от города и его знамени), и контроль за их использованием. Наконец, при их участии назначались все нижестоящие должностные лица.

Реальная автономия коллегиальных органов местного самоуправления от власти сеньора обеспечивалась прежде всего статусом входивших в них лиц: все они принадлежали к городской верхушке — патрициату. Кроме того, немалое значение имел и способ комплектования и обновления состава совета. Он осуществлялся в двух основных вариантах: кооптации или сложной многоступенчатой системы выборов. «Демократичность» же препятствовала эффективности и дееспособности городских советов в не меньшей степени, чем прямое и грубое вмешательство сеньориальной власти. В демократически избранных городских советах большинство неизбежно получали небогатые горожане. Соответственно, они не обладали теми необходимыми личными средствами, опытом и влиянием, которые их состоятельные сограждане могли использовать (и нередко использовали) в интересах родного города[296].

Разумеется, сказанное не означает полного устранения менее состоятельной части городского населения от всякого участия в муниципальной жизни. Известно, что в периоды кризисов именно вмешательство рядовых горожан могло сыграть решающую роль в защите муниципальной юрисдикции. Однако это участие, как и в системе античного муниципия, принимало главным образом косвенные формы. Даже там, где существовали более демократичные процедуры избрания, они были не более чем одним из инструментов поддержания внутреннего согласия в среде горожан[297].

Изложенные закономерности четко прослеживаются на примере средневековых городских советов разных стран и регионов Европы. Так, во французских городах-коммунах, организованных в соответствии с «Руанскими установлениями» (середина XII в., Ля-Рошель, Бордо и др.), описанную роль играли советы пэров, состоявшие, как правило, из 100 человек. Они объединяли представителей наиболее влиятельных патрицианских семей и выступали в качестве основных органов власти в городе. Пополнявшиеся путем кооптации, они ежегодно избирали из своей среды 24 «присяжных», которые подразделялись на две комиссии — 12 эшевенов и 12 советников. Глава городской администрации (мэр) во всех этих городах, как правило, ежегодно назначался королем, однако лишь из числа троих кандидатов (прюдомов), выдвигавшихся все тем же советом пэров[298].

Городские советы северофранцузских городов-коммун, а также «вольных городов» Бельгии (Фландрии и Брабанта) представляли собой коллегии эшевенов, или присяжных. Так, в Амьене во главе коммуны стоял совет эшевенов, постепенно превратившийся из сеньориального учреждения в коммунальное. Он включал 24 эшевена, избиравшихся по сложной системе: сначала главы ремесленных корпораций избирали 12 выборщиков, а затем последние избирали еще 12 своих коллег. Те же главы корпораций ежегодно избирали и мэра города. При этом круг избираемых ограничивался лишь кандидатурами, выдвинутыми мэром и эшевенами предшествующего года. Собираясь еженедельно, эшевены во главе с мэром вершили суд и решали все административные и фискальные вопросы, находившиеся в ведении коммуны[299].

В тех северофранцузских городах-коммунах, где совет эшевенов не превратился в коммунальный орган (Нуайон, Лаон и др.), а также в вольных городах Льежской области главным органом муниципальной власти стали коллегии присяжных. Система их комплектования и круг полномочий не имели принципиальных отличий от разобранной выше. Так же как эшевены, присяжные еженедельно или несколько раз в неделю собирались в «Доме коммуны» или в зале при каланче для обсуждения судебных