Книга Я тебя найду, Колючка - Ася Андреева

Снова всё было напрасным.

Утром я не смог работать. Тарас так и не позвонил. Но, если это не она, то он бы непременно сообщил мне. Мелькнула слабая надежда. Проверяет. Чтобы уж наверняка. Больно лететь вниз, если это не то, что мы ищем.

Вышел прогуляться к набережной. Бродил бесцельно, голова казалась чугунной и пустой. Если это не она, то всё. Оставлю эту затею. Надо жить дальше. Родители стареют, внуков ждут. Пора приземляться. Куплю квартиру, чтобы поближе к предкам, в соседнем районе, и… Что и?..

Тоска навалилась с новой силой, а за ней и новый приступ головной боли. Остановился у ограждения реки. Интенсивно растёр виски и стал наблюдать за тем, как Дон размеренно продолжает движение, несмотря на то, что вокруг суетятся люди и пароходы. Только я один стою на месте.

Затренькал телефон. Достаю его из кармана посмотреть на сообщение. Стараюсь ни о чём не думать. Открываю мессенджер и роняю мобильник на асфальт.

— Дяденька, ну что же вы такой неосторожный. Стекло разбили.

Маленький мальчик протягивает мне мой телефон.

— Спасибо большое, — разглядываю малыша.

— Простите его, — вмешивается его мама. — Он всегда лезет к посторонним.

— Молодец, хорошим человеком будет. Участливым.

Улыбаюсь, быстро разворачиваюсь и быстрым шагом иду в сторону стоянки такси.

Глава 19

Я стою по колено в воде, которая полностью просвечивает мои ноги. Водичка в море сегодня очень тёплая. Наблюдаю, как Кузя старательно пытается проплыть несколько метров самостоятельно.

— Марго, Марго! — мягко зовёт меня Никита.

Я не вижу его. Он остался за спиной, на пляже.

— Марго! — подходит и растирает мои плечи.

— Мамочка, — подплывает Кузя и встревоженно смотрит на меня.

Солнце слепит мне глаза, а я щурюсь. Так слепит, что открыть их становится очень тяжело.

— Давай, давай, открывай глазки, Марго, — нежно шепчет Никита.

Я открываю. И не вижу их лиц на фоне яркого солнца, которое светит в окно. Понимаю, что я уже лежу на кровати. Подо мной мягкий матрас. И высокая подушка. Ой, это же моя комната. А где море?

И тут ко мне начинает возвращаться память. Он приехал. И заберёт моего сына.

— Кузьма! — я громко кричу, но слышу только свой шёпот.

Пытаюсь резко вскочить, но у меня ничего не получается. Слабость настолько захватила моё тело, и, кажется, что меня приковали к кровати. Через какое-то мгновение ощущаю тепло рук с двух сторон.

— Тише, милая. Лежи, пожалуйста, спокойно, — он гладит меня одной ладонью по руке, а второй прижимает к постели. — Врач скоро будет.

— Не надо врача, — я начинаю плакать. — Пожалуйста…

— Мамуля, ну ты что? — я удивлённо поворачиваю голову и вижу, как Кузьма обнимает меня маленькими ручонками за шею. — Ты смелая у меня. Ты что, боишься какого-то врача? Он тебя вылечит.

Маленький мой… Знал бы Кузя, что вот из-за подобного страха когда-то я совершила непоправимую ошибку.

Я обнимаю в ответ сына и прошу Никиту:

— Пожалуйста, не забирай его у меня. Прошу тебя… Я всё сделаю, как ты скажешь… Только не забирай…

— Марго, пожалуйста, успокойся. Не придумывай никакой ерунды. Представляю, что у тебя творится в голове. Услышь меня. Ты слышишь? Никто не собирается у тебя никого забирать, — он гладит мои ладони.

— Правда? — я улыбаюсь сквозь слёзы.

— Мамочка, ну посмотри, это очень порядочный мужчина, — Кузя гладит меня по волосам.

Я рыдаю. Слёзы скатываются по щекам, попадают в уши, а подушка продолжает намокать.

— Разве я когда-нибудь давал тебе повод усомнится в моих словах? — с теплотой в голосе спрашивает он, и добавляет ровно таким же спокойным и неизменившимся тоном, ни больше ни меньше, — но объясниться тебе придётся.

— Я знаю. Я всю объясню. Сейчас я встану. Это только я одна во всём виновата, — слёзы уже смочили половину подушки.

— Так, — уже строгим голосом проговорил Никита. — Вставать не надо. Тебе надо лежать до прихода врача.

— Хорошо, — послушно соглашаюсь я и снова ложусь на подушку, чтобы и дальше её мочить.

— И второе, надо как-то остановить это мокрое дело. Я тебя очень прошу. Тебе ещё сына растить, а ты нервы себе треплешь. И мне.

— И мне, — заявил Кузя.

— И ему. Молодец, Кузьма, — Никита потрепал его по голове. — Может, ты сможешь её уговорить больше не плакать?

— Смогу. Сейчас найду к ней подход.

Тут мы оба заулыбались, а следом засмеялся и Кузя.

— Так быстро, у меня так не получалось никогда, — его улыбка осветляет всю комнату.

— А ты очень давно маму знаешь?

— Давно. До тебя ещё дело было. Ну, что скисла снова? Марго, я уже всё понял.

— Что понял? — испуганно спросила я.

— Всё. Ты знаешь, о чём я говорю. Как только Кузьма переступил порог… Тебе придётся всё мне рассказать.

Я киваю.

— И ему.

Я молчу. Никита не говорит, что он это сделает сам в противном случае. Будет ждать моего признания.

— Я сделаю всё, как ты скажешь.

— Вот и умничка. А сейчас успокойся. Всё уже позади.

— А что впереди?

— Разберёмся. И всё решим. Уж поверь, я сделаю всё, чтобы ты больше не исчезла. И даже больше.

Меня немного стало колотить.

— Ну, ну, спокойно. Это не то, что ты подумала. Я не буду заставлять тебя жить со мной.

Его слова резанули острым ножом так, что моя лихорадка только усилилась.

— Слушай, Маргарита! Так дело не пойдёт. Ты себя потиху убиваешь. Только больше не плачь. Всё будет хорошо. Будем теперь вместе Кузьму растить, — и подмигнул сыну.

— Что, это правда? Теперь у меня будет папа? Настоящий? Как у Фёдора?

— Да, малыш, — я потрепала его по голове, а у самой в этот момент свалился камень с души, и, правда, всё позади. — Я всё ему расскажу, — эти слова уже относились к Никите.

Никита одобрительно кивает и снова улыбается. Так, как и тогда, пять лет назад, обворожительно, словно сойдя с обложки журнала.

А ведь он стал ещё лучше. Краш — так бы сказала моя здешняя подруга Аня, любительница социальных сетей. Немного прибавил в весе: ему идёт, теперь этот факт вкупе с неизменной лёгкой небритостью делает из него солидного мужчину среднего возраста.

Моё состояние ухудшается, а при таких мыслях руки и ноги слегка сводит судорогами. Вспоминаю, как сердце от его прикосновений проваливалось в живот. Вот и сейчас оно пропускает удары.

И следом боль. Ничего у нас с ним больше не будет. Он не сможет простить то, что я сделала. Никогда. Пять лет — это очень много. И нет мне никаких оправданий. Он только что