Книга Бумажные летчики - Турбьерн Оппедал

одной стороны – один уголок рта веселый, а другой грустный. Могу только гадать, как ее рот выглядит сейчас. Она пишет о погоде и температуре воды, какие места она повидала, о еде, о людях. И в конце добавляет: на самом деле, я всегда знала, что никто не может меня любить. Это не твоя вина. Никто не может заполнить дыру в том месте, где должна была быть моя душа. Подумай обо мне, когда найдешь ту, с которой захочешь прожить жизнь.

Пожалуй, написанному можно доверять. Во всяком случае, больше, чем моей памяти. Открытка так и осталась неотправленной. Даже имя и адрес получателя не вписаны. Утешает лишь то, что датирована она двумя годами раньше нашей встречи.

123. Она сделала это слишком поздно, сказал Лакун. Слишком поздно для того, что было единственно правильным.

124. Словарь путешественника: транзит (II). Это всего лишь промежуточное состояние. Оно скоро пройдет. Посмотри в зеркало и убедись, что ты постепенно исчезаешь.

125. Я прошел по следам Леопольда Блума в Дублине,

я нашел дом 221Б по Бейкер-стрит.

Я отведал печенье «Мадлен» – оно прилипло к зубам.

Я катался на колесе обозрения в парке Пратер —

люди внизу были как муравьи, и я пытался измерить

их жизнь в убытках и прибыли, как Гарри Лайм.

Я пробовал писать свою жизнь и ездил

по ночному шоссе, не выбирая направления и цели.

Я чувствовал кожей теплое прикосновение чьих-то пальцев,

исследовал чужой рот кончиком языка.

Я гладил руками золотые скульптуры животных,

мраморные плитки, порфировые изображения богов,

нефритовые секс-игрушки и клавиши из слоновой кости,

я ощущал тепло давно умерших рук.

Искал признаки жизни в кремневых ружьях

и начищенных самоварах.

Но не охота за необычным и удивительным

движет такими, как мы.

А ощущение, что мы передаем важное сообщение,

на краткий миг становимся больше той жизни, что нам выпала.

126. Отлитый в бетоне подземный переход – краткое затишье в круговерти снежинок. Затишье временное – пока над моей головой не проедет очередной поезд. Лай отдаляется, но не исчезает совсем – он преследует меня повсюду. Здесь он слышится как отдаленные раскаты грома, от которых меня отгораживает бетон. В переходе тепло и уютно, как в водолазном колоколе. Я снимаю одну перчатку и провожу ладонью по шершавой стене, покрытой тонкой ледяной пленкой. Отняв руку от стены, я вижу черный подтаявший отпечаток. Отпечаток на воде, отпечаток плоти.

Поодаль я вижу сгорбленную тень. Обтрепанная толстовка с капюшоном и клетчатый плед, если дать этой тени пинка, лохмотья рассыплются и улетят по ветру, как черный дым, и под ними не окажется ничего, но я все равно собираю по карманам всю мелочь и кидаю ее в картонный стаканчик, в расчете на то, что внутри этой оболочки еще есть жизнь.

Примириться со своим видом, как говорил Лакун. Но этого недостаточно. Мне требуется —

Я понял. Мне требуется чайник чая.

127. Словарь путешественника: водолазный колокол. Как я уже говорил, в результате революции, произошедшей в информационных технологиях, открытки начали выходить из моды. Дело не только в том, что отправить мейл или обновить статус гораздо проще, но и в том, что пересечение границ между странами теперь, когда в любой точке мира мы остаемся на связи с друзьями и родственниками, читаем те же газеты и смотрим те же телепередачи, проходит гораздо незаметнее. Стало просто-напросто не о чем писать.

128. Один мой университетский друг – тот самый, что экспериментировал с Элизой – считал, что все наоборот. Еще никогда писать открытки не было так увлекательно, говорил он. Как-то он поведал мне, что в свою последнюю поездку купил красивую открытку, сел за столик уличного кафе, достал смартфон и пробил в Интернете имя случайного мужчины из телефонного каталога. За пять минут он выяснил его домашний адрес, а еще – что он был по работе на семинаре в Турции и не так давно женился. После этого он красивым и аккуратным женским почерком написал, что все хорошо, воспоминания о семинаре навсегда останутся в памяти, но беспокоиться не о чем, анализы отрицательные, надеюсь, вы с Берит будете счастливы вместе, подпись неразборчиво. Это было даже забавнее, чем пойти в магазин и купить там тест на беременность и комплектом к нему вязальные спицы, сказал он.

129. Примириться со своим видом.

130. К сожалению, с мамой я опоздал. Теперь я пытался уговорить С. Я нашел очень интересный американский сайт. За десять долларов в месяц можно установить в могиле умершего родственника веб-камеру. И оставаться с ним на связи сколько захочется. Даже если вы умерли, это не повод прекращать общение, говорилось в рекламе. Вы можете видеть, как неделя за неделей растут ваши дети – а теперь точно так же можно смотреть, как любимые вами люди год за годом превращаются в компост. Вы сможете в прямом эфире наблюдать, как сквозь их влажную плоть прорастают растения, как в ней размножаются сонмы личинок. Подземный мир – это тоже сцена.

131. Мой отец был весьма решительным человеком, этого у него не отнять. Как-то я пришел к нему, он, как всегда, сидел в своем кресле, и я спросил, считает ли он, что курить сигареты одну за одной – хорошее лекарство.

Семейная традиция, ответил он. Твой дед курил больше пятидесяти лет. Ни спонтанный пневмоторакс, ни ХОБЛ его не поколебали. Твоя мать пыталась заставить меня выбирать между ней и никотином, я собрал ее чемоданы. После этого она помалкивала.

В молодости я ходил в море с парнем, который жил на одном только алкоголе. Рассказывал мне о тонких вкусовых различиях между коктейлями «Олд спайс» и «Аква вельва». Однажды я задал ему тот же вопрос, что ты мне сейчас. Ответ находится вокруг тебя, ответил он, буквально во всем. Сам посмотри. Стул, на котором ты сидишь, пропитан токсичными веществами. Он выделяет химию, которая поступает в твою кровь. Краска на стенах каждый день выделяет в воздух некоторое количество вредных веществ. В трещинах эмали в ванной развиваются микроскопические споры, которые атакуют твой иммунитет. Сквозь фундамент проникают атомы радона, они непрерывно бомбардируют клетки твоего тела, разрушая их.

Ты знаешь, твоя бабушка всегда очень строго придерживалась здорового питания – вплоть до того дня, когда врачи вынесли ей смертный приговор. Наверное, мне полагалось метаться в панике, с учетом того, что у нас с ней общие гены.