Книга Иуда - Елена Валериевна Горелик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я блефовал, как записной картёжник. Не было у меня достаточно сил под рукой, чтобы грозить Карлу. Но зато имелось в письме кое-что, чего он не сможет не заметить: я ни разу не помянул Петра как своего покровителя и защитника. Да, Карлуша начнёт бушевать и ломать всё, до чего сможет дотянуться. Но моё письмо он расценит… да, совершенно верно: как послание самостийного господаря, который желает подороже продать эту самую самостийность. Ибо мало предложил, жмот эдакий.
Маеток и титул. Мазепа повёлся на эти погремушки, сочтя, что синица в руке дороже журавля в небе. А я рискую и ставлю на журавля — по крайней мере, Карлу так должно казаться. Что ж, отправляем гонца и ждём ответа.
Иван Степаныч в глубинах моего сознания бессильно молчал, глядя на то, как я повышаю ставки. Образно говоря, он за голову хватался бы, если бы мог. Но когда я отправил копию своего шедевра эпистолярии Алексашке, да ещё сопроводил своим комментарием, Мазепа не выдержал.
«Седалище треснет — на двух стульях сразу усидеть, — гневно заметил он. — Я и то не решился. А ты полез! Пожалел бы старика!»
«А чего тебя жалеть, урод? — ответил я, отправив гонца в ставку Петра. — Ужом изворачиваюсь, чтобы твои косяки успеть хоть немного выправить. Тебе вообще-то меньше года жизни осталось. Забыл?»
«Ты мне пенял убиенными, что от руки солдат Карла смерть приняли, а сам что творишь! Скольких он погубит уже по твоей милости?»
«Да уж поменьше, чем по твоей, я о том позабочусь…»
Сюрприз с Батурином для шведов получился удачный: они спешили, оторвались от своего тощего обоза ради скорого марша — и явились на безлюдное пожарище. Уставшие и голодные. Однако, в отличие от известной мне истории, где его хоть немного, но снабжал харчами Мазепа, пополнение провиантских запасов на зиму ему не светит от слова «вообще». Я тоже изрядный жмот. А зимушка, ещё раз напомню, ожидается холодная, проберёт до костей даже привычных к низким температурам скандинавов. Если на это наложится ещё и голод, я Карлу не завидую.
Здесь, в этой эпохе, не принято воевать зимой. Но шведский король из тех, кто идёт к своей цели напролом. Попав в отчаянное положение, он может закусить удила и открыть зимнюю кампанию хотя бы для того, чтобы банально не помереть с голоду. А призрак «костлявой с косой» я ему обеспечу.
Прямо сейчас писари штампуют копии моего воззвания, которое затем казаки везут по городам и весям, и зачитывают на площадях. Я призывал людей к тому же, к чему и Пётр: не оставлять шведам ни зёрнышка, ни сухой хворостины, а самим валить подальше с пути следования его армии, «ибо лютеранский король веру нашу поклялся искоренить, а людей православных извести». Мои слова легли в подготовленную самим Карлом почву. На фоне резни, которую шведские солдаты устроили в землях Белой Руси, в мой поклёп — про его клятву искоренить православие — поверили все без исключения.
Мазепа умел красиво и правдоподобно лгать. Грех было не воспользоваться его несомненным талантом.
И вот я держу в руках ответ шведского короля. Вернее, это не Карл писал. Покопавшись в памяти Ивана Степановича, узнал руку шведского канцлера, графа Пипера. Сухой деловой стиль, никаких словесных кудряшек и реверансов. Просто и тупо предлагает деньги. Много денег. Полмиллиона наличными — это баснословная сумма по тутошним меркам, не у всякого короля такие средства в распоряжении. У Карла, насколько я знал, есть два миллиона, и он вот так за здорово живёшь готов отдать мне четверть своей казны? Либо у него дела куда хуже, чем я думаю, либо он не собирается платить, но пытается меня спровоцировать на необдуманные действия.
«Полмиллиона! — ахнул Мазепа, когда я любезно пересказал ему содержанье письма. — Согласишься?»
«Нет, конечно».
«С чего бы? Такие деньги — истинно королевский дар».
«То-то и оно, что Карл никогда не был замечен в щедрости и раздаче подарков. И слову своему хозяин: захотел — дал, захотел — обратно взял. Сукин сын попросту проверяет, торгуюсь я или говорю серьёзно».
«Не вздумай сказать, будто ты всерьёз намерен на него войной идти. В жизни не поверю, что ты такой дурень».
«А кто сказал, что я войско против него поведу? Я здесь в осаду сяду, и пусть он Полтаву до китайской пасхи штурмует. Тот раз Келин с четырьмя тысячами солдат город несколько месяцев держал и отбился. Теперь у нас гарнизон вдвое больше, а припасов — втрое».
Я не стал сообщать Ивану Степанычу, что зимой Карлу всего Будищанского леса не хватит, чтобы обогреться, не говоря уже о приготовить пищу. А ещё не стал ему напоминать, что Пётр тоже не будет сидеть на зимних квартирах, если Карлуша начнёт активно действовать после прихода серьёзных холодов. Генерального сражения зимой, ясное дело, никто из них не даст, но осады и партизанские рейды будут в товарных количествах. А главные силы шведов я оттяну на себя.
Кажется, в тот раз Карл обиделся, когда в него дохлой кошкой со стены попали. Обещаю ему не менее увлекательные приключения под стенами Полтавы, когда он сюда явится.
Вот то-то и оно, что я не знаю, когда его шведское величество соизволит прийти. Всё изменилось.
2
Мои намерения активно поучаствовать в подготовке полтавской крепости к обороне полетели псу под хвост: накрыло новым приступом. И на этот раз оба лекаря добились своего, уложив меня в постель на две недели. Командование я передал двоим — Скоропадскому и Келину, возложив на первого организационные вопросы, а второму передав военную власть. Это не очень хорошо: не тот случай, когда две головы лучше. Но я знал, что Келин справится с подготовкой города к осаде, а Скоропадский управится со снабжением. Он хоть и глуховский полковник, но ему скорее должность генерального обозного подходила. И Незаймая я к нему в помощники определил, пусть парень поучится, а заодно присмотрит, чтобы у Ивана Ильича не возникло соблазнов заняться политической деятельностью. Даже подыхая от «грудной жабы», я обязан был контролировать своё окружение, иначе тут сразу начнутся всякие майданы и «чёрные рады». Ведь чем ближе Карл, тем больше будет желающих к нему перебежать.
Или я эту публику
