Книга Дитя божье - Кормак Маккарти

он рассказывал о том, как на горе Хаус жил старый отшельник, лохматый гном с волосами до колен, который одевался в листья, и о том, как люди ходили к его норе в скалах, бросали камни, не решаясь войти, и звали его выйти к ним.

ВЕСНОЙ БАЛЛАРД наблюдал за тем, как два ястреба сцепились друг с другом и рухнули вниз, взмахнув крыльями беззвучно оттолкнулись к солнцу, чтобы затем вновь упасть, мелькнув над деревьями, распространяя свой пронзительный зов. Он смотрел им вслед, пытаясь понять, не ранен ли один из них. Он не знал, как спариваются ястребы, но знал, что все существа дерутся. Он сошел со старой дороги для повозок в том месте, где она заходила в ущелье, и пошел по тропе, по которой ходил когда-то, пересекая склон горы, чтобы осмотреть места в которых когда-то жил.

Он сидел, прислонившись спиной к скале, и впитывал ее тепло — холодный ветер все еще трепал редкий высокогорный орляк и хрупкие серые папоротники. Он смотрел, как пустая повозка поднимается по долине, раскинувшейся под ним, как вдалеке раздается ее грохот, как мул останавливается посреди брода, а грохот уже неподвижной повозки катится дальше, как будто звук придает форму всему сущему, пока оно не достигает его ушей. Он смотрел, как мул пьет, а потом человек на сиденье повозки поднял руку, и они снова, теперь уже беззвучно, выехали из ручья на дорогу, и снова раздался далекий приглушенный деревянный гул.

Он наблюдал за тем, как всё меняется в долине: серые поля, что становятся черными под расчерчивающим их плугом, медленно покрывающиеся зеленью деревья. Сев на корточки, он опустил голову на колени и заплакал.

ПРОСНУВШИСЬ ВО МРАКЕ пещеры, он услышал свист, как когда-то в детстве, когда он лежал в темноте в своей постели и слышал, как отец, возвращаясь домой, словно одинокий волынщик что-то насвистывает на дороге, но единственным звуком был шум ручья, который бежал вниз через пещеру, чтобы влиться в неизвестные моря у центра земли.

В ту ночь ему приснилось, что он едет через лес по невысокому хребту. Внизу он увидел оленей на лугу, где солнце падало на траву. Трава была еще влажной и олени стояли в ней по грудь. Он чувствовал, как позвоночник мула прогибается под ним и покрепче обхватил ногами туловище мула. Каждый листок, который касался его лица, усиливал его тоску и ужас. Каждый падающий листок больше никогда не встретится ему. Они опускались на его лицо, словно вуаль, уже пожелтевшие, их жилки были похожи на тонкие кости, сквозь которые просвечивало солнце. Он решил ехать дальше, потому что не мог повернуть назад, а мир в тот день был прекрасен как никогда, и он ехал навстречу своей смерти.

В ОДНО ПРЕКРАСНОЕ МАЙСКОЕ УТРО Джон Грир отправился копать выгребную яму возле своего дома. Пока он копал, Лестер Баллард в жутком парике и юбке вышел из-за водокачки, поднял винтовку и слегка натянул курок, придерживая спусковой крючок и опуская его в выемку, как это делают охотники.

Когда он выстрелил, мимо плеча Грира проносилась лопата с кучей земли. Еще долго после того, как грохот винтовочного выстрела затих у подножия горы, он слышал звеневший над головой человека обреченный звон, когда тот застыл с поднятой лопатой, на которой ярким пятном расплющился маленький кусочек свинца, а человек смотрел на нечто, что стояло поодаль и ругалось про себя, работая винтовочным затвором, — привидение, созданное из пустоты и целящееся в него с таким страшным намерением. Он отбросил лопату и бросился бежать. Баллард выстрелил ему в туловище, когда он пробегал мимо, и прошил насквозь, замедлив его движение. Он выстрелил в него еще раз, прежде чем тот завернул за угол дома, но не смог определить, куда попал. Сам он уже бежал, не переставая ругаться, на ходу перезаряжая винтовку. Он обогнул угол дома и чуть не подвернул ногу, когда поворачивал и делал резкий вираж по грязи. Зажав винтовку в одной руке и держа большой палец на спусковом крючке, он взбирался по ступенькам безумной прыгающей походкой и мчался к двери.

Это выглядело так, как будто он зацепился за конец пружинного троса или какого-то занятного приспособления для создания киношных трюков. Дверь поглотила его и выплюнула почти одновременно назад со страшной силой, вращающегося, с отлетевшей в замысловатом парящем жесте рукой в бледно-розовом облаке крови и разорванной одежды, с винтовкой, беззвучно прыгающей по доскам крыльца посреди грохота. Баллард некоторое время тяжело сидел на полу, а затем упал во двор.

Несмотря на то, что Грир сам был ранен в верхнюю часть груди, он, шатаясь, вышел из дверей, сжимая ружье, и спустился по ступенькам, чтобы посмотреть что за тварь он подстрелил. У подножия ступенек он поднял то, что показалось ему париком, и увидел, что он сделан из высохшего человеческого скальпа.

БАЛЛАРД ОЧНУЛСЯ В КОМНАТЕ, темной до черноты.

Он очнулся в комнате, которую освещал день.

Он очнулся в комнате на рассвете или в сумерках, так и не понимая где он. Пылинки, пройдя сквозь невидимую полосу света, на мгновение беспорядочно вспыхнули и поплыли, как мельчайшие светлячки. Он некоторое время изучал их, а затем поднял руку. Рука не поднялась. Он поднял другую и тонкая полоска желтого солнечного света упала на его предплечье. Он оглядел комнату. Несколько кастрюль из нержавеющей стали на железном столе. Кувшин с водой и стакан. Баллард в тонкой белой больничной рубашке в узкой белой комнате, лжеапостол или ничем не брезгующий преступник, творящий мерзости, вурдалак на полставки.

Через несколько минут он полностью пришел в себя и начал наощупь искать пропавшую руку.

На кровати ее не было.

Он стянул простыню с шеи и без удивления посмотрел на огромные валки бинта на плече. Он огляделся. Комната была лишь чуть шире кровати. Позади него было небольшое окно, но он не мог выглянуть в него не изогнув шею, а ему было больно это делать.

Никто с ним не разговаривал. Пришла медсестра с жестяным подносом и помогла ему сесть прямо. Баллард все еще пытался держать равновесие при помощи отсутствующей руки. Чашка супа, чашка заварного крема, четверть пинты сладкого молока в вощеной картонной коробке. Баллард поковырял ложкой еду и лег.

Он лежал, погрузившись в сон. Трещины в пожелтевшей штукатурке потолка и стен, казалось, проникли в его мозг. Он мог закрыть глаза и все равно видел их. Тонкие трещины, пересекающие пустоту его изъеденного ржавчиной сознания. Он посмотрел на запеленатую культю, выпирающую из