Книга Кольцо призрака - Софья Прокофьева

Андрей не договорил, отступил назад, тень укоротилась, сползла со стены.

– Новый год, Новый год скоро, забыли? В костюмах! Маскарад, маскарад! – подхватил Лапоть. – Вот я и придумал. Жизнь кругом какая, ужас! А у нас маскарад, мы в костюмах, нам весело. Вон, приглядитесь, приглядитесь, да вы и догадаетесь! А что? Что такого? – Улыбка разорвала лицо Лаптя. Анна увидела, он весь дрожит с головы до ног. Что-то затаенное не давало ему стоять на месте, он незаметно приплясывал. Один рукав у локтя вдруг прямо на глазах распоролся по шву. Но тут наконец Лапоть как-то справился с дрожью. Заговорил, как всегда, скороговоркой с привычной насмешкой:

– Да что вы так смотрите, Анюта? Это я в цирке барахла набрал, в ихней костюмерной, по старой дружбе: валяй, говорят, бери чего хочешь. Я ведь там работал, я же рассказывал. Где я только не работал, а главное с кем, страшное дело! Постойте, к чему это я? Ах, да, Анечка, Новый год! Поверите ли, каждый раз боюсь, что сдохну именно, именно к Новому году. Откину копыта под звон бокалов, под елочкой. И до того меня этот страх доводит! Может, просто болезнь века? Депрессия называется. Ох, черт! – преувеличенно извинился он. – Кому объясняю, совсем тронулся, может, вы мне еще рецептик какой… Ну, признайтесь, у вас, небось, таких психов навалом! Ну, таких, с обострением к Новому году. Жить просто не хочется, хоть из окошка… – тут резвый голос его оскользнулся, он опасливо глянул на Андрея. Андрей и впрямь нахмурился. Лапоть, словно извиняясь, развел руками, но тут же снова принялся ловко нанизывать послушные упругие слова. – Верите ли, Аня, весь дрожу, вон, поглядите, пупырышки, – Лапоть оттянул рваный рукав. – Все какая-то петля мерещится, манит, зовет, да еще так ласково: сунь, сунь головку! Кошмар! Одна надежда: тяпну как следует, отвлекусь. Тут меня и осенило, устрою-ка я маскарад для своих, для близких, для вас, Анюточка!

«Смеется он надо мной, что ли? Нет, как всегда, кривляется». Ища ответа, Анна посмотрела на Андрея. Но тот стоял с безразличной усмешкой.

– Андрюша, а усы, откуда усы? – вдруг сорвалось у Анны.

– Они приклеены, приклеены, – с внезапным раздражением проговорил Андрей, повернувшись и глядя в упор ей в лицо. – Видишь?

Он схватил себя за усы и несколько раз дернул сильно и резко, почти со злобой. Анна увидела, как оттягивается его кожа вместе с верхней губой. Лицо его перекосила гримаса.

«Господи, я сплю», – подумала Анна.

Она сделала усилие, попытку проснуться, повела глазами по стене, будто там мог быть выход, дверь, ведущая из сна.

– Ты не спишь, – насмешливо сказал Андрей.

Он подошел к креслу, проведя концом шпаги исчезающую черту по вздувшейся занавеске.

– А это твой костюм, донна Анна.

Как он меня назвал? Донна Анна? Почему донна Анна? Или послышалось?

Анна увидела на кресле сверток в газете, крест-накрест перетянутый бумажной крученой веревкой. Андрей небрежно подцепил пальцем веревку, качнул увесистый сверток. Бечевка, щелкнув, лопнула, газетная бумага расползлась. На кресло вытек белый атлас. Задымилось тонкое черное кружево.

– Ну? – прищурясь, спросил Андрей.

Анна неуверенно провела рукой по атласу. Все неровности кожи сухо и неприятно цеплялись за зеркально-гладкий шелк. Анна потрогала пальцем высокий черепаховый гребень. Еще темно-алая роза, тоже из шелка.

– Можно, отдерну штору? – тихо попросила Анна.

– Нет, – резко сказал Андрей.

– А теперь вам все это необходимо надеть. Все! Пренепременно! – весь извиваясь от нетерпения, ввязался Лапоть, глаз его был недремлюще зорок. – Для вас подбирал, специально. Полный комплект. Знаете, сколько всего перерыл? Анна, только представьте… вы в этом костюме! Гениально!

Анна вдруг почувствовала стянутость волос от висков к затылку, словно невидимая рука с силой прихватила их сзади. Она невольно глянула в зеркало на стене и увидела свое неясное отражение. Да, это она, только в чем-то льдисто-белом, блестящем. Призрачный этот блеск кое-где смягчали, падая каскадами, черные кружева. Высокую прическу скрепил черепаховый гребень, прихватив алую розу. Позади себя Анна увидела Лаптя, его распахнутые руки, будто он хотел вырвать ее из зеркала.

Тут зеркало, висящее на двух крюках, шорхнув по обоям, криво повисло, стукнул упавший крюк. Все исчезло с зеленовато-озерного стекла. Только забыто остался сиять слабый атласный локоть.

«Я это уже видела, только где, когда?» – но вспомнить Анна не могла, память, отключившись, молчала.

– Ничего, ничего, Анюточка. Хотя старинную вещь чуть не раскокали. Таких денег стоит, – втерся Лапоть, одергивая рваный рукав.

«И зеркало с ними заодно», – вздрогнула Анна.

Она отступила назад, оперлась о стол и вдруг влипла ладонью во что-то густое и клейкое. Подняла руку – вся ладонь была в загустевшей крови.

– Ой! – вскрикнула Анна и отскочила, с ужасом глядя, как на чужую, на свою руку, измаранную кровью. Теперь она видела: весь край стола забрызган крупными густыми каплями.

– Анна! Анечка! – Лапоть вывернулся откуда-то снизу и сбоку, простирая к ней коротковатые руки. – Вы что, вы что? Нет, правда, что вы подумали, честно? Это же мы петушка резали, петушка. Всего-то, а вы… Ну и капнули. Что особенного? Нормально.

Анна повернулась и опрометью бросилась в ванную.

– Нельзя туда, нельзя! А ну, назад! – тонким голосом завизжал Лапоть, бросаясь за ней.

Но нагнать Анну было невозможно. Не помня себя, она влетела в освещенную ванную и застыла, оцепенев, без мысли, без дыхания. В эмалевом углублении ванны лежал здоровенный черный петух с перерезанным горлом, вывернуто и неудобно запрокинув голову. Широкие гладкие крылья и одно перо, стоящее колом. В открытом глазу остекленела мертвая муть. Зарезанный петух вдруг резко и сильно брыкнул большой чешуйчатой ногой со шпорой, скользко царапнув ванну.

Анна тихо, всухую всхлипнула, попятилась и чуть не попала в приготовленные руки Лаптя. С его плеча свисало чистое полотенце.

– Я же говорил, просто петушок, – спокойно ухмыльнулся Лапоть, хотя в ушах Анны еще стоял его режущий визг. – Бульончик думаю сварить Андрюхе. Из деревни привезли. Петушок, золотой гребешок. У них там, знаете ли, все на навозе, все натуральное. Картошечка – во! Пусть хоть раз Андрюха поест бульон без химии. А вы уж сразу… Нервная какая! А помоемся мы на кухне. – Он настойчиво надвигался на Анну, и она отступила, боясь, что ее коснутся его широко загребающие руки. Она и не заметила, как очутилась на кухне. Анна с жадностью намылила ладони, смывая с них отвратительно-розовую пену. Взялась за край полотенца. Оно пахло чем-то свежим, будто сохло во дворе на веревке, под ветерком. Это полотенце как бы объединило их на мгновение, и Лапоть с ухмылкой удержал полотенце за другой конец. Тут только, в зимнем дневном свете Анна разглядела, что одет Лапоть в сущее, немыслимое даже рванье. Все было ветхое, засаленное, грубо, на скорую руку залатанное. Со старого башмака свалилась лепешка светло-серой дорожной глины и упала на линолеум.