Книга Избранное - Бабарахим Машраб

соколу, взлететь в края небесные мечталось.

«Хромой птенец — и тот взлетит», — мне думой лестною мечталось,

Я снова розой расцветал — взлетал, как будто юн и млад, я.

О, здравствуй вечно и живи, я ж умер, сокрушен тоскою.

Что этот мир небытия! Вовек мне в нем не знать покоя.

Разлука в дол души пришла — терпи, не вечно зло такое.

Но даже в бесскорбных жгло в любви пыланье колдовское!

Кровь жжет нутро мне, и готов принять душой смертельный яд я.

С тех пор, как в темноте ночной с любимой сопряглись мы словом,

И честь и вера — не со мной, а жертва — твоим хитрым ковам.

Что внятно лишь тебе одной, — сокрыто от меня покровом,

А ты, Машраб, хоть и больной, а все же не был бестолковым:

Тысячекратный смысл вложить был в этот стих короткий рад я!

* * *

Правоверные, что мне делать? Я с любимой моей разлучен,

С томноокою озорницей я уже много дней разлучен,

С вешним садом моим цветущим я, больной соловей, разлучен,

С лукобровой и грозноокой, я жестоко с ней разлучен,

С чаровницей я сладкоустой — что ни день — сильней разлучен.

С ее вешнею разлучен я красотою, — что делать мне?

Я — в когтях мук и бед, и сломлен маетою, — что делать мне?

Она — мой властелин, я ж — нищий: что я стою, что делать мне?

Полонен я разлук и бедствий тьмой густою, — что делать мне?

С чаровницей я сладкоустой — что ни день — сильней разлучен.

У волшебниц красы чудесной речи столь сладкогласной нет,

Нет улыбки такой прелестной, красоты столь прекрасной нет.

Знал ли кто уст родник столь дивный, взор такой же опасный? Нет!

День и ночь мне другого дела, кроме муки злосчастной, нет, —

С чаровницей я сладкоустой — что ни день — сильней разлучен.

И все розы мирского сада красотой ее смущены,

Она — перл, что в ночи сверкает дивным светом самой луны,

Шаловлива она, лукава, — все красой ее пленены,

Море слез я пролил в разлуке, очи страстью истомлены, —

С чаровницей я сладкоустой — что ни день — сильней разлучен.

Улетел мой прекрасный сокол, своим жертвам раскинув сеть,

Где найти мне красу такую и куда мне за ней лететь!

Красоты такой же прекрасной твоим жертвам не ведать впредь.

Ты жестоко губишь Машраба, — чем же он виноват, ответь!

С чаровницей я сладкоустой — что ни день — сильней разлучен.

* * *

Друг мой, ты скажи ей: пусть она, чтобы взор мой был согрет, придет,

Пусть к рабу в лихие времена властелин, неся привет, придет,

Благовоньем кос напоена, пусть исполнит свой обет — придет.

Пусть в мою лачугу, как луна, как сиянья яркий свет, придет,

Пусть надежда будет мне дана, и заря за тьмой вослед придет!

Лукобров изгиб ее бровей, их прицел безжалостно жесток,

А пройдет — красив среди полей стан ее, самшитовый росток,

В мире нет красавицы стройней, — кто ж такое еще видеть мог!

Не понять мне в немощи моей, как такое чудо создал бог.

Ранами душа изъязвлена, — пусть она, леча их вред, придет.

Благотворна вешняя пора — радостным весь мир, цветущим стал,

Полните весельем вечера — полыхать цвет роз по кущам стал.

Под ногами — яркий цвет ковра, и в убранстве луг влекущем стал,

Зелень благовоньями остра — мускус их свой запах льющим стал, —

Ни с врагом, ни с другом не дружна, пусть она ко мне нет-нет придет!

И моей любимой про меня — умер, мол, твой друг — подайте весть,

Что погиб влюбленный от огня, умер от разлук, — подайте весть,

Что от стрел твоих день ото дня он во власти мук, — подайте весть,

Что он, в смертной горести стеня, терпит свой недуг, — подайте весть,

Если радость мне не суждена, пусть она хоть в пору бед придет!

Помраченной в горе головой, где заря, где ночь, я не пойму,

Мертвый я уже или живой — думать мне невмочь, — я не пойму,

Как прожить мне век мой горевой, муки превозмочь, я не пойму,

Как Меджнуном путь пройти мне свой — где брести мне прочь, я не пойму, —

В мое сердце, где лишь тьма одна, светом солнца пусть рассвет придет.

Я твердил ей: «Верная моя», а она мне не верна, увы,

Ею навсегда отвергнут я, — невдомек мне, в чем вина, увы,

С теми, кто губил меня, гноя, дружит всей душой она, увы,

У меня ж от горького житья вся спина искривлена, увы, —

Глянуть, как судьба моя черна, пусть она — мой сердцевед — придет.

От нее, что, словно свет очей, мне красой мила, я отрешен,

От нее, что в дол души моей, как покой, пришла, я отрешен,

От нее, что мне красой своей — словно сень, светла, я отрешен,

От нее, что мучит все сильней, грудь мне жжет дотла, я отрешен, —

Только ею чаша глаз полна, — пусть она, мой самоцвет, придет.

Кто ее не знает — говорят: «Ты себе другую отыщи,

Сердце не вверяй ей, в ней — лишь яд, — добрую, не злую отыщи,

Не найдешь — тогда ступай назад и страну иную отыщи,

Ту, с которой в сердце — тишь и лад, — ты себе такую отыщи!»

«Пусть уж ослепит меня она, только пусть, — я дал ответ, — придет!»

Я в тот день, когда ей дал обет, честен был, всю душу в речь вложив,