Книга Обвиняется в измене - Айя Субботина

А лучше орать и кончать.

Секунду или две мы смотрим друг на друга, как два олуха. Вернее, так смотрю только я, потому что Соня выглядит как обычно - дерзко-испуганной. Но, бля, она что-то сделала со своим лицом. Глаза стали выразительнее, а на губах карамельная матовая дымка.

Я двинусь, если буду позволять себе за раз столько пошлых мыслей с участием ее рта.

Но еще вероятнее, двинусь просто так, потому что на тот Марс, где мне хочется спрятаться от долбаного мира, я бы взял и ее тоже.

Только ее.

Ну а куда еще она пойдет в этом «пиздец, что этл вообще такое» платье?!

Я никогда не был ханжой.

Скорее даже я из породы тех мужчин, которым нравится, когда его женщина вызывает зависть у окружающих, потому что женщина для меня всегда была таким же аксессуаром, как часы, запонки и рубашка от Армани. Отчасти поэтому мне и не хотелось развода с Инной: она даже в свои тридцать два выглядит куда лучше многих тех, кто моложе ее на десять лет, даже если большая часть ее красоты «создана» руками косметологов. Мне нравилось, что жена дополняет мой образ успешного мужчины, потому что быть красивой молодой соплюхой - не так уж сложно, а вызывать ядоотделение у молодых соплюх в ее годы - совсем другое.

На чем дольше я смотрю на Одувана, тем сильнее мне кажется, что вокруг меня слишком много людей. Конкретно, мужиков, которые смотрят на эти стройные ноги, даже если они до самых колен прилично прикрыты темно-вишневой тканью с какой-то вышивкой.

Я бы., наверное, не сходил так с ума, если бы у дизайна платья не было двух изъянов: оно слишком по фигуре и у него такое декольте, что даже скромная грудь Сони кажется в нем неприлично сильной выставленной напоказ.

Прежде, чем у меня срабатывают тормоза, я каким-то краем сознания понимаю, что снимаю пиджак и буквально топлю в нем Соню.

- Денис Александрович, - глухо пищит она, пытаясь избавиться от моей заботы, я просто беру ее за плечи, разворачиваю, как заводную обезьянку, которая вдруг уперлась в стену, и в спину буквально толкаю в сторону лестницы. - Да что вы!..

- Лучше помолчи, - очень неласково прошу я.

- Я никуда с вами не поеду в таком случае! - не сдается Одуван.

Приходится сделать крутое пике и свернуть к лифту, из которого как раз выходит парочка сотрудников мужского пола. Сначала здороваются, потом глазеют в сторону Сони, и я с трудом подавляю желание разорвать обоих на части, а потом каждую из этих частей уволить по статье. Чтобы больше никуда кроме своих благоверных глянуть не хотели. Но, к счастью, двери лифта закрываются до того, как это желание становится непреодолимо сильным.

- Я не люблю находиться в закрытом пространстве, - задрав подбородок, заявляет Одуван. - Ваше поведение, Денис Александрович, дает пищу для разговоров.

- Твое платье дает пищу для разговоров! - слишком резко, переоценив свое терпение, рявкаю я, и в кабинке лифта мои слова звучат намного громче, чем мне бы хотелось. Если кто-то в этот момент случайно проходил мимо, то теперь мое «замечание» насчет неуместного вида Лариной станет главной темой курилке. – Мы идем на ужин, а не…

Что-то в том, как щурится Соня, заставляет меня остановиться, оборвать фразу на полуслове. Одуван не плачет, не морщит нос и не делает ничего, что свойственно женщинам, которые собираются пустить в ход свое главное оружие, но я буквально жопой чувствую - сейчас она заплачет.

И вдруг хочется ввалить себе от души, чтобы в следующий раз, когда у меня появится желание спрятать ее в мешок, подальше от посторонних глаз, я сначала подыскал нормальные выражения.

- Я никуда с вами не пойду, - все-таки пытаясь не зареветь, говорит Соня. - И уволюсь завтра. Я вам не вещь! Я человек! Я женщина!

Кажется, я и правда перегнул палку. Но меня тоже можно понять: я просто не привык, что от сексуального вида моей женщины будет хотеться убивать всех особей мужского пола в радиусе километра.

Одуван бочком, по стенке, пятится к панели с кнопками, но я успеваю закрыть ее спиной до того, как девчонка протягивает руку.

- Мне правда не нравиться быть в замкнутом пространстве, - хнычет она.

Точно как маленькая. Еще немного - и начнут дрожать губы, и к чертовой матери поплывет весь макияж, хоть его и так почти нет.

Что я делаю?

Хотя вопрос стоит поставить иначе: что я бы сделал, если бы здесь, в узкой кабинке лифта, прямо в громадине моего главного офиса, Одуван не превратилась в папину дочурку, а продолжала огрызаться и провоцировать мое и без того который день голодающее либидо?

Я отворачиваюсь, нажимаю кнопку с цифрой «один» и делаю то, в чем уже давненько не практиковался:

- Прости, Одуван, не реви. Больше никаких покушений на твою задницу, обещаю.

Главное теперь сделать так, чтобы кровожадная тварь во мне, которой хочется разорвать на девочке платье и все что под ним, не положила на свое обещание свой большой и твердый прибор.

Глава двадцать первая: Соня

На заднем сиденье автомобиля, куда Денис меня почти вежливо усаживает, я чувствую себя еще более закрытой, чем в кабинке лифта, где мы с ним успели побывать дважды. Словно какая-то сила нарочно тянет нас туда, где мы будем слишком близко друг к другу, где его запах будет щекотать мои ноздри. Я пытаюсь сделать вид, что увлечена пейзажем за окном, но на самом деле это слабая попытка держать нос подальше от аромата его кожи, на которой дымный парфюм сидит лучше, чем модная рубашка и влитой в плечи пиджак.

Если так пойдет дальше, я превращусь в фетишистку образа Дениса, потому что как бы я ни пыталась найти в нем изъян, в конце концов все попытки пришли к одному знаменателю - он самый сексуальный, идеальный, красивый мужчина из всех, кого я знаю.

А еще самый невыносимый.

И сквернословит, словно сапожник.

А на «сладкое» - женат и «обременен» любовницей.

И последние две черты превращают его в то, что принято называть «запретный плод», от которого нужно держаться подальше и бить себя по рукам всякий раз, когда будет казаться, что от одного укуса ничего плохого точно не может случиться.

Но самое плохое заключается в том, что весь мой сегодняшний вид - он для него. Я долго выбирала платье, раздумывала над прической, даже хотела сделать ярче макияж, лишь бы Ван дер Мейер прекратил называть меня Одуваном. А в итоге напросилась на крик и грубости.

Если бы была хоть одна лазейка - ноги моей бы не было рядом с этим грубияном, который думает что колотить женщину а лоб озвучиванием своих сексуальных потребностей - высший пилотаж в комплиментах.

Даже если эти его грубости будят во мне странное желание.

- Софья Ивановна, надеюсь, вы больше не будете разбрасываться угрозами об увольнении, - очень вовремя вторгается в мои мысли Денис, потому что меня как раз начинает уносить в ту сторону, где я поддаюсь соблазну и почти срываю с ветки запретный плод.