Книга Гарем - Кэти Хикман

Аннетта, которую почти сразу по прибытии отправили работать в покои евнухов, развеяла опасения подруги.

— Мужчины без cogliones![25]Пф-ф! — воскликнула она, пренебрежительным жестом отметая страхи Селии. — А их имена? Словно на смех: Гиацинт, Незабудка, Розовый Бутончик, и я не знаю, что еще. Фи! С чего нам их бояться?

Но даже она страшилась Хассан-аги.

— До чего он похож на того танцующего медведя, которого я однажды видела в Рагузе! — вспомнила сейчас Селия ее шепот в тот день, когда огромный евнух впервые попался им на глаза. — А щеки какие ужасные! Как два преогромных пудинга. Фу, да на подбородке у матери-настоятельницы в том монастыре, где я выросла, было побольше волос, чем у него. А глаза до того красные и крохотные, что и сказать не могу! Святая мадонна, ну и отыскали же они страшилище! Такой же безобразный, как носорог его святейшества.

Но под взглядом кастрата — взглядом, от которого другие карие, бывало, падали в самый непритворный обморок, — даже она замолчала и быстро опустила глаза.

Но сейчас Селии не было страшно. Хассан-ага молча оглядел ее, повернулся на каблуках и зашагал вперед, прокладывая путь по темному коридору.

Солнце давно зашло, и каждый из евнухов нес в руке по зажженному факелу. Селия глядела на удаляющуюся фигуру главного евнуха, его высокий белый колпак — головной убор, положенный ему по чину, — казался уже не более чем смутным пятном, уплывающим от нее куда-то в темноту. Для такого великана евнух перемещался на удивление бесшумно.

Сопровождаемая четырьмя стражами, она двигалась в указанном направлении. Ног своих Селия почти не чувствовала, и ей казалось, что она скользит, почти плывет, а золотые башмачки едва касаются пола. Великолепная истома наполняла ее тело. Девушка осторожно прижала руку к шее, чтобы почувствовать под ладонью вес крупных жемчужин, и улыбнулась. Вокруг было так тихо, что она слышала шелест собственного платья, тихое шуршание шелка по камням пола. Она была как во сне… и ни малейших причин для страха.

Фигура Хассан-аги неожиданно потеряла четкость очертаний, затем, как будто евнуха кто-то подтолкнул, снова обрела прежние контуры. Один из сопровождающих положил руку ей на плечо, чтобы она не оступилась, но девушка с отвращением сбросила ее. Коридор впереди казался бесконечной темной лентой, причудливые бесформенные тени, оранжевые и черные, скользили вдоль стен. Это ее первая брачная ночь, разве нет? Ее, наверное, ведут к Полу. При этой мысли сердце девушки подпрыгнуло от радости, но глаза ее вдруг закрылись, и веки сделались тяжелыми, словно из свинца, и никак не хотели подняться.

— Помогите ей, что смотрите? Девушка едва держится на ногах.

Две руки, по одной с каждой стороны, подхватили ее под локти, не встретив обычного сопротивления.

Затем она увидела, что лежит на огромном диване в самом центре какой-то комнаты. Селия понятия не имела, как она там оказалась, в памяти остались только смутный силуэт Хассан-аги да толстые складки на его шее, вспотевшие от усилия поднять ее. Следующее, что она запомнила, — огромная сводчатая пустота спальни султана, дорогой балдахин над своей головой и четыре витые колонны, похожие на палочки ячменного сахара, на которые он опирался. Девушке показалось, что над ней простирается купол большого церковного свода.

— Что ты с ней сделала?

Услышав голос Хассан-аги, визгливый и пронзительный, Селия удивилась. В покоях султана разговаривать не разрешалось, и здесь даже великий Хассан-ага говорил не громко, а едва слышно, как напроказивший мальчишка. Сейчас он совсем не походил на грозу дворцовой стражи.

Карие Лейла, напротив, казалась рассерженной.

— С чего бы я стала с ней что-то делать? — Ее пальцы, раньше в хаммаме такие уверенные и ловкие, сейчас едва справлялись с застежками платья Селии. — Это с ней из-за опиума, кто-то дал ей двойную дозу…

— Кто? — снова голос Хассан-аги.

— А ты сам что, не знаешь? — Старуха будто выплюнула эти слова. — Кому же еще это сделать, как не…

Голова девушки склонилась на грудь. Где-то рядом послышался тихий всхлип. Она попыталась оглядеться, но глаза не слушались, они будто перекатывались в орбитах и, сонные, влекли ее с собой вниз, вниз, вниз, в бездну. Чьи-то руки, теперь их, кажется, стало больше, раздевали ее, ставшую слабой и беспомощной, точно ребенок. Тяжелое платье с нее сняли, но тонкую белую тунику оставили, и теперь только она прикрывала плечи и грудь девушки. Снова послышался стон, теперь он будто раздался ближе.

— Помогите же ей!

Опять этот странный ласковый голос, который она уже слышала, теперь он звучал где-то рядом. Чьи-то ручки, ей показалось, что совсем маленькие, захлопотали вокруг нее, укладывая на валик подушки ее голову, укрывая до пояса шелковыми тканями. Личико маленькой служанки, покрытое слезами и уже чуть припухшее от них, на секунду возникло перед глазами Селии — она заметила, что щеки негритянки и Хассан-аги почти соприкасаются, — затем снова исчезло. Теперь девушка поняла, что всхлипы, походившие на те невнятные звуки, которые может издавать лишь насмерть перепуганное животное, принадлежали этой девочке.

Сознание ее снова угасло.

Вот она у себя дома, в Англии, у окна ее мать в домашнем платье что-то шьет. Повернувшись к свету, она сидит спиной к дочери, и Селия видит только аккуратный узел волос, каштановых и блестящих, словно мех, уложенный низко на затылке в золотистую сеточку. Лучи позднего вечернего солнца пронизывают мелкие ромбы оконных стекол. Селия хочет подбежать к матери, позвать ее, но не может вымолвить ни слова. Ноги не слушаются ее, они будто засыпаны целой горой песка.

Когда она пришла в себя в следующий раз, то обнаружила, что лежит ничком на том же самом диване. Кроме журчания плещущей воды в дальнем конце комнаты, где, по-видимому, находился фонтан, не раздавалось ни единого звука. Среди валиков и подушек ложа, на котором лежала девушка, оказалась шкура тигра, ее коричневые бархатные полоски блестели в свете свечи. Селия пошевелилась и вытянула руку, чтобы погладить их, при этом в поле ее зрения попало чье-то короткое движение, шелохнулся нижний край мужского платья.

На несколько мгновений девушка замерла и лежала, не шевелясь и не открывая глаз. Несмотря на то что во рту пересохло, а на языке сохранился тот самый горьковатый привкус, теплое и сонное блаженство парализовало ее тело. Затем она снова осторожно приоткрыла один глаз. Подол мужского платья оставался неподвижным, но теперь под ним не было видно кончиков туфель, значит, этот человек отвернулся и стоит спиной к ней. Вот он снова зашевелился, одежда его пришла в движение, до Селии донесся слабый звон фарфоровой посуды, должно быть, чашку или тарелку поставили на столик. Затем кто-то тихо кашлянул. Глаза ее снова сонно закрылись, тело будто покачивалось на шелковых волнах подушек, ей казалось, что она плывет по спокойному морю.

— Проснулась уже, сонная голубка?