Книга Орудие богов - Талбот Мэнди

Миг спустя стала различима маленькая тень, она, задыхаясь, мчалась во весь опор, а от нее не отставала большая.

– Троттере! Возвращайся назад! Слышишь? Назад!

Пес остановился подумать в десяти шагах от хозяина, а слон завопил в охотничьем экстазе и кинулся на него. Но мысль быстра, а послушание – хорошее качество. Пес ловко проскочил между ногами Акбара, и слон проехался на собственной заднице в безуспешной попытке повернуть за ним, затем стукнулся о противоположную стену.

– Эта тварь сожрала мой добрый ром, будь она проклята! – выругался Том, открывая дверь конюшни. – Эй! Лошадь свалил? Что-то с ней неладно? Надо ее поднять. Лучше поспешить – Троттере ведь за нами прибегал.

Глава 9

Столь многие смотрят на краски,

Столь многие ценят узор,

А кто-то неглупый с помощью лупы

Убедится, что прочен ковер.

Кто щупает, кто прикинет тяжесть,

Кто цену его узнает.

Но однажды найдется тот, кто улыбнется,

Оценит – и все поймет.

Гляди-ка!

Его продадут вот-вот!

План действий готов.

Хороший повар без лишних слов

Мясо в котел кладет.

Поймет, кому действовать будет черед!

«Сети стягиваются на Гангадхаре».

Ясмини

Тесс наслаждалась водевилем, разыгрывавшимся во дворце. У Ясмини отсутствовали западные представления о скромности. Восток пользуется одеждой для украшения и понимает лишь такое ее назначение. Для таких мест, на которые мужчины могут посмотреть слишком смело и с желанием, предназначена завеса.

Ясмини полюбила танцевать еще тогда, когда она делала свои первые шаги, к восторгу своей матери и Бубру Сингха. Задолго до того, как американцы принимали русский балет и русский балет покорил всю театральную публику Запада, у Ясмини выработались собственные представления о танце, и она довела их до совершенства неутомимой практикой.

Сознание важности этой ночи подняло ее настроение до той точки, когда оно стало неуправляемым. Она танцевала, срывая с себя один предмет одежды за другим, украшая каждым из них свое выступление, пока, наконец, на ней не осталось ничего, и она танцевала перед высокими французскими зеркалами еще более изящно.

Раздевание Тесс выглядело иначе. Очень стыдливой она вовсе не была, но глаза служанок переполнило любопытство, а Тесс понимала, что ей не достает способности Ясмини украшать наготу поэзией движений, поэтому она скрылась за занавеской и была осмеяна королевским смехом за свои страдания.

Затем наступило неистовое веселье: принцессу одевали в одежду Тесс. Когда наступала очередь каждого следующего предмета, она в нем танцевала и над каждым смеялась, так что Тесс сама поверила, что одежда западных женщин нелепа и смешна, – пока Ясмини, наконец, не предстала перед ней полностью одетая, ее золотые волосы закололи под шляпкой, и она выглядела так же мило, как любая женщина. Размеры обеих женщин в точности совпадали, даже туфли оказались по ноге. Когда Ясмини прошлась по комнате походкой Тесс, та впервые увидела себя со стороны – бесценный и вовсе не унизительный опыт.

Тесс одели в наряд юного раджпута – этот костюм надевала Ясмини во время одной из своих самых безумных эскапад, а к нему добавили желтый шелковый тюрбан и накладные черные усики, и она почувствовала себя счастливой, как ребенок в маскарадном костюме. Но Тесс обнаружила, что ей труднее подражать раджпуту, чем Ясмини повторять ее манеру держаться. Несколько минут они играли, вместе расхаживая взад-вперед перед зеркалом, а хихикающие служанки им аплодировали. Но тут внезапно раздался сильный стук во внешнюю дверь, и одна из служанок побежала узнать, в чем дело, а они ждали, затаив дыхание.

Служанка принесла худшую из ожидаемых новостей. Наблюдатель за северной стороной стены (Ясмини следила за своими тюремщиками не менее усердно, чем они за ней) примчался к привратнику с вестью, что сюда пешком идет сам Гангадхара в обществе трех евнухов.

И снова раздался стук, и на этот раз Хасамурти спустилась вниз, чтобы ответить. Но весть была еще хуже. Гангадхара у внешних ворот требовал, чтобы его впустили, и угрожал приказать разнести ворота, если ему откажут.

– Да что он сможет сделать? – спросила Тесс. – Он не осмелится на насилие при мне. Поменяемся снова одеждой.

Ясмини только засмеялась:

– Когда властитель зол, он может ехать верхом. Когда же властитель идет пешком, пусть люди берегутся! Он собирается показать мне свою волю. Евнухи – это свора, которая всегда охотится с ним по ночам. Они и вас изобьют, если ворвутся сюда, а страж не посмеет ему отказать.

– Что же делать? – спросила Тесс. – Мы можем спрятаться? Впрочем, если мы будем сильно шуметь у ворот, мой муж сюда явится. Мы вне опасности.

– Если есть какие-то боги, – небрежно проговорила Ясмини, – они не оставят без внимания нашу мольбу. Наверно, это месть мне за то, что я хотела оставить здесь служанок. Хасамурти – ты и остальные – готовьтесь выйти из дворца!

Все женщины вернулись в комнату, закутанные с головы до ног. Но стук в парадную дверь повторился, громче, чем прежде. Можно ли надеяться, думала Тесс, что рисалдар стражи уже доложил Гангадхаре о визите леди доктора – или надеяться, что он не успел?

– Теперь мы все спустимся, – решила Ясмини и поспешно повела их. Но Хасамурти подскочила к ней и стала со слезами настаивать на том, что она сама переоденется в свою хозяйку и останется, чтобы попытаться спасти остальных.

– В темноте вы сойдете за мемсагиб, – твердила она. – Мемсагиб сойдет за мужчину. Ждите у ворот, пока магараджа не войдет, а я встану под фонарем у дверей, как приманка. Побегу в дом, а он за мной с евнухами, и все остальные проскочат в ворота, пока их не успеют закрыть.

Но Ясмини не соглашалась. Ей не хотелось жертвовать верными друзьями.

К тому времени, как они достигли завешенного занавесями внешнего холла, служанки дошли до грани истерики. Тесс отлично владела собой и молилась, чтобы ее муж оказался как можно ближе, когда обрушатся ворота. И хорошо бы, чтобы с Диком был Том Трайп. Снаружи стояла тишина, и она, даже опасаясь за свою жизнь, забывала шагать по-мужски. Ясмини не раз оборачивалась, чтобы напомнить ей об этом.

Сама Ясмини выглядела необычайно кроткой в наряде западной женщины, но ее голубые глаза горели яростью. Снова подошел привратник, чтобы доложить, что Гангадхара предостерег в последний раз. Еще три минуты – и внешние ворота распахнутся по его приказу.

– Передай магарадже сагибу, что я иду лично приветствовать его! – И привратник в темноте поспешил к своему посту.

Внешние ворота не освещались. Магараджа прикрылся капюшоном, чтобы его никто не узнал, евнухи стояли позади него, спрятав плети в своих широких одеждах, а привратник на почтительном расстоянии являл полное внимание. В Сиалпуре не было ни одного сипая, который осмелился бы возражать Гангадхаре, в темноте или при дневном свете.