Книга Игра в саботаж - Ирина Лобусова

Можно представить, что если бы получить разрешение на выезд хотели не евреи, а представители любой другой нации, то процент желающих по отношению к общей численности представителей этой нации был бы не меньшим, чем доля подающих документы на выезд в Израиль по отношению к общей численности евреев в СССР. И движение это носило бы простое название: «Куда угодно, лишь бы вон из СССР»…

Глава 11

Постепенно, едва хорошее самочувствие стало возвращаться к Анатолию и он переселился в сарай, где его здоровье действительно улучшилось просто невероятным образом, у него возник план действий. И с такой определенной четкостью, которая всегда является предвестником лучших решений.

Ясно мыслящий мозг, хорошее физическое состояние, почти полное отсутствие тошноты и головокружений подсказало ему вполне определенный и очень правильный план: находиться в банде до конца мая — начала июня, до самого начала лета, наступления тепла, по возможности — собрать денег. Если получится, в конце мая обворовать. И бежать, бежать из банды, из этого проклятого места, дать денег кому следует и любым путем покинуть пределы этой страны. Если получится, сделать это легально — дать взятку, чтобы его включили в число тех, кого выпускают из СССР. Если не получится — найти еще один способ незаконной переправы, в другом, разумеется, месте, не в Бурлачьей Балке, и перебраться за рубеж тайком. Там сделать другие документы и как можно дальше находиться от СССР. Этот второй путь был худшим, потому что стоил больших денег — незаконная переправа дорого, да и денег на взятку нужно было собрать. Плюс другие документы — совсем уже не дешевое удовольствие.

Но оно того стоило. Значит, чтобы добиться своей цели, он ограбит, и у него это получится. Раз он выработал в себе четко определенный план, то будет придерживаться его. А пока его ищут, он станет прятаться здесь, с этими отбросами общества, которые в очередной раз продемонстрировали ему в двуличие и двурушничество родной страны.

Страшную правду Нун узнал совершенно случайно. До того момента он и так подозревал, что появилась такая банда неспроста. Но однажды понял все до конца. Произошло это так.

В тот день — пустой, тоскливый, когда большинство членов банды разъехались по разным местам и никаких дел не планировалось, в доме оставались только двое: он и Толян Жмых.

Как ни странно, но этот конченый уголовник, этот человечий очисток без роду без племени, проникся к нему теплыми, дружескими чувствами. Бóльшую часть жизни Толян провел в тюрьме. Когда люди узнавали об этом, то начинали относиться к нему хуже, чем к последней бездомной собаке. И поневоле, чувствуя такое отношение общества, он был вынужден возвращаться на преступный путь.

Только здесь, в воровской, криминальной среде он считался своим, только здесь его воспринимали равным, а слово его имело хоть какой-то вес. Поэтому Толян был искренне удивлен, когда Анатолий стал разговаривать с ним как с человеком, без грубости, насмешки, презрения, пренебрежения и поучений. Конечно, Жмых тут же сделал свой вывод: так происходит потому, что Анатолий писатель, а все писатели — не от мира сего. Но, тем не менее, беседовали они почти дружески. От Толяна Нун узнавал очень много нового. Странный человек с исковерканной, навсегда сломанной судьбой вводил его в страшную среду, о которой он даже слышал лишь понаслышке, отдаленно.

Иногда, лежа в своем сарае и глядя на звезды, Анатолий думал о том, какой ужас испытали бы его родители, узнай, с какими существами их начитанный, интеллигентный Толик общается.

В тот день Толян Жмых напился — с тоски. Очевидно, к этому привело то, что его оставили в покое, не трогали уже несколько дней — не до него было. Даже не умеющие рассуждать уголовники, оставшись наедине со своими мыслями, испытывают нечто вроде звериной тоски. Перед глазами в такие моменты проносится вся их бессмысленная, никому не нужная жизнь. Ни кола ни двора, ни семьи, ни близкого друга, постоянное отторжение общества, собачья жизнь с кличками, ложь, грубость, предательство — все это опускает такого человека ниже животного. Но, вынужденный так жить, однажды он чувствует, что его накрывает, и он всё это полностью осознает. И, чтобы избавиться от этой тоски, он начинает пить — жестко, по-черному, пить не сколько сможет, а сколько влезет.

В тот день к вечеру еще и дождь пошел. Так уныло, так безнадежно колотил он по стеклам, и шел от него такой беспросветный холод, что даже Анатолий передумал уходить в свой сарай и остался ночевать в доме.

В тот день он впервые выпил. Вместе со Жмыхом — как и у него, сердце сжималось от тоски. Впрочем, по совершенно другому поводу.

Пили они шикарно — не вонючий деревенский самогон, а настоящую «Столичную» водку, продающуюся на экспорт, купленную в валютном магазине. В такие валютные магазины у бандитов были свои ходы, так как через них они сбывали очень много товара. И в этот день Толян с утра смотался в Одессу, а затем вернулся с водкой и деньгами.

Вот Анатолий и решил выпить — уныло барабанящий по стеклам дождь, полутемная комната и такая тоска…

Как и все писатели, Нун обладал очень тонкой душевной чувствительностью. И унылая атмосфера вокруг вполне могла его ввергнуть в море депрессии, из которого выплыть было бы очень тяжело.

Правда, пил немного. Это Жмых опрокидывал в себя рюмку за рюмкой. А Нун, можно сказать, смаковал горький яд, заставляющий его кровь струиться по жилам сильнее. Его бросало то в жар, то в дрожь, но постепенно начало отпускать то состояние, при котором хотелось либо выть волком, либо вцепиться в горло кому-нибудь и рвать до крови, до самого конца, каким бы он ни был, но только не отпускать.

Они заговорили о тюрьме. Жмых в очередной раз пустился в тюремные воспоминания. Ему очень хорошо и спокойно было сидеть третий срок — он уже успел завоевать имя и положение в криминальном мире, и отсидка в «черной» зоне была для него очень комфортной. Это именно Жмых рассказал Анатолию, что зоны делятся на «черные» и «красные». В «черной» правят блатные, по блатным понятиям и законам, а в «красной» — менты, которые стараются подмять блатных под себя и устанавливают свои порядки.

В общем, в тюрьме Жмыху было хорошо. Там был его дом. Там его уважали, кормили и не заставляли работать. А на воле все было не так… вот он и запил с тоски, вспомнив прежние времена.

— А главное то, что в зону я больше не попаду, — мрачно, уже напившись до чертиков, вдруг произнес Жмых.

— Почему не попадешь? — не понял Анатолий. — Вот повяжут нас всех — еще как попадешь!

— Ты не въехал, братан, — горько вздохнул Жмых. — Нас-то повяжут, оно понятное дело, только на зону уже никого не отправят. Ребята не знают за такое, они думают — пойдут на зону. А я знаю, что нет.

— Не понял. А куда отправят? — Нун выпил всего четыре маленькие рюмки и поэтому мог логично соображать.

— В расход, — всхлипнул Жмых.