Книга Перст судьбы - Елизавета Дворецкая

— Вот этого не вздумай! — Домагость нахмурился. — Еще не хватало — с Вышенькой кунами делиться! Да ему только дай — с руками оторвет, прорва жадная!

— А еще, ты говорил, приедет конунг Плескова. Это большая удача, ведь между Альдейгьей и Плесковом живет народ карьяла, и мы попросим его участвовать в нашем походе туда!

— Не много ли сразу? — возразил Рановид, или вуй Ранята. — И за закат, и на восход — на две стороны воевать нам ни к чему. Одно что-нибудь. Зачем нам Плесков? И сами справимся. Зимой мужикам делать нечего, по хозяйству возиться и баб хватит. Сто человек наберем, с вашими полтораста будет. На чудь сходить достанет.

Об этом говорили несколько раз, и хотя Домагость не давал прямого согласия, он все же снарядил Витошку за Канервой и Кохталой — старейшинами чудской родни покойной Кевы и Никани, Доброниной жены, приглашать на имянаречение внука. С нарекаемым чудины в прямом родстве не состояли и могли бы не ездить, но Домагость решил на всякий случай закинуть им мысль о походе и послушать, что они скажут. Без их помощи все равно ничего не выйдет.

Но вскоре мысли о походе пришлось отложить — пожаловали родичи из Словенска. Приехали они на санях по берегу, надеясь вернуться уже по льду застывшего Волхова. Старейшина Вышеслав, первый среди словенских нарочитых мужей Ильмерского Поозёрья, привез с собой всю семью: жен, сыновей с женами, дочерей. Праздник был женский — его дочь, Велемова жена Остролада, четыре месяца назад родила сына. Ждать возвращения отца пришлось бы слишком долго, и было назначено имянаречение младенца. Это было большое событие для Волхова и Ильмеря. И Домагость, и Вышеслав являлись правнуками последнего словенского князя Гостивита: тот со своими сыновьями погиб в сражениях с русью, уцелели только дочери, к тому времени розданные замуж в другие места. Дети нынешних старейшин состояли между собой в восьмой степени родства, что сделало возможным брак между ними, заново скрепивший союз двух знатнейших родов. В свое время свадьба Велема и Остролады занимала все умы: если бы не она, то, возможно, два правнука князя Гостивита передрались бы между собой, пытаясь решить, кто же из них более достоин быть избранным новым князем волховских словен и ильмерских поозёр. Со времен Витонега и Мирослава, внуков Гостивита, между ветвями рода не затихала борьба. Теперь, когда вопреки усилиям Вышеслава Домагость стал тестем киевского князя и разбогател, Вышеслав несколько притих и изображал любящего родича, чтобы не лишиться выгод этого союза. Но Домагость не доверял ему и ждал подвоха. Он не сомневался, что Вышеслав с радостью согласится собрать войско на берегах Ильмеря, а развязанную войну с чудью попытается использовать для ослабления, а то и вовсе истребления ладожских соперников. Поэтому он еще раз строго предупредил варягов и родичей, чтобы во время праздника ни словом не упоминали об этих замыслах.

К счастью, дом для дружины Хрёрека уже был готов, и Вышеслав со своими сродниками немедленно устроился в хорошо протопленном гостином дворе Домагостя. Женщины и девки теперь с утра до ночи вились в доме Велема, который поставил Домагость после женитьбы сына. Теперь там обитала его жена с двумя детьми. Старший ребенок оказался девочкой, и Велем назвал дочь Дивомилой в честь своей уехавшей, самой любимой сестры. В душе тоскуя по Дивляне, он то гордился ею, то сокрушался, что своими руками лишил ее счастья, и стремился хоть как-то выразить свою любовь и возместить Ладоге потерю, дав ей новую Дивомилу. Маленькой Дивуле, как ее звали в семье, было уже два с половиной года, и вот родился долгожданный мальчик. Всех занимало, какое имя он получит. В отсутствие отца его место естественно занимал дед-старейшина, ему и предстояло принять решение. И Домагость, вероятно, его уже принял: чуть ли не весь последний год он мог думать про себя, как наречь внука. Раньше назначенного дня произносить имя вслух не полагалось, и родичи страдали от любопытства, но Домагость хранил молчание, воздерживаясь даже от намеков.

После приезда поозёр молодежь Ладоги оживилась. Парни и девушки из Словенска и Ярилиной горы принесли угощение местным, как выкуп своего права на это время гулять вместе с ними; сначала стаи девок и парней веселились по отдельности, потом сошлись. Тут пошло уже не то веселье. У себя дома каждый в выборе пары был жестко ограничен разветвленным родством, а в чужом месте возникало сразу столько возможных женихов и невест, к тому же украшенных обаянием новизны, что глаза разбегались.

Хакон сын Хрёрека принимал участие в гуляньях молодежи, но девушки посматривали на него с любопытством, и только. Все уже знали, что он должен жениться на девке, которая несколько лет жила у Домагостя в челядинках и вдруг оказалась дочерью заморской княгини. Челядинкой она оставалась и сейчас, разве что Милорада старалась подбирать ей работу полегче. Позволить новоявленной княжне сидеть без дела она не могла — со всеми этими пирами и гостеваниями работы хватало на всех. Зная, что на Ложечку теперь все смотрят, Милорада выделила ей несколько старых, но еще приличных Велемилиных рубах, однако гулять с молодежью та не могла, пока не получит свободу. Да и едва ли она этого хотела. Ложечка оставалась молчаливой и необщительной, хотя угрюмой и нелюдимой ее тоже нельзя было назвать. Всегда спокойная и холодновато-приветливая, она словно бы жила в каком-то другом мире. Она была старше Хакона лет на пять, но выглядела хорошо, неудачная первая беременность ее здоровья не погубила, и Милорада не сомневалась, что у Ложечки еще будут дети.

До приезда Велема дело никак нельзя было решить, но уже вскоре все гости знали, кто такая эта девушка.

— Ай, продешевил ты, Вестиме, продешевил! — приговаривал старейшина Вышеслав. — Велем, зять мой любезный, ее за ложку липовую выменял, а с Хрюрика теперь возьмет серебра сколько захочет, хоть десять гривен! Вот ловкий парень мне в зятья достался! Не парень, а золото! За морями такого нет! Наугад стрельнул — Жар-Птицу подбил!

Домагость кивал в ответ на эти горячие похвалы своему сыну, которого, как он отлично знал, Вышеслав, пойди все по его воле, давно бы отправил в Светлый Ирий.

— Да, но кто же мог знать? — Не заметно было, чтобы Вестмар о чем-то жалел. — Однако едва ли Велем будет сильно завышать цену, если ему самому девушка обошлась в деревянную ложку!

— В деревянную ложку ему обошлась почти мертвая девушка! — возразила Милорада. — Сколько мы ее лечили, выхаживали! Сколько кормили, пока не похорошела! А теперь и посмотреть есть на что, и замуж отдать не стыдно! Ты-то хочешь замуж? — обратилась она к самой Ложечке, которая ставила на стол чеканный медный кувшин с греческим вином. Вино привез Вышеслав как подарок другому деду своего внука.

— Я не могу выйти замуж, — странно выговаривая слова, но вполне правильно отозвалась Ложечка. — Я посвятиль себя бог, и я не могу стать жена. Моя мать должна знать это.

Ложечка-Дарфине чрезвычайно удивилась, когда некоторое время спустя после памятного пира узнала, что датский конунг Хрёрек приехал не просто выкупить ее, но чтобы взять в супруги своему юному сыну.

— Королева Этне знает об этом, — подтвердил Хрёрек. — И она прислала с нами святого человека, аббата Брендана, чтобы он помог тебе принять решение. Он послан епископом Киараном для того, чтобы по просьбе королевы Этне разрешить тебя от монашеских обетов. Епископ согласился с тем, что если монастырь разрушен и прекратил существование, а ты осталась единственной наследницей твоего рода, Господь, вероятно, желает, чтобы ты исполнила долг перед своей семьей на земле.