Книга Милослава: (не)сложный выбор - Марианна Красовская

Выглядела я как пугало, одежда была не очень чистой и насквозь пропахшей лесными кострами, но меня это волновало мало. Я давно не кнесса, а пленница, да и нет в Галлии кнесов. Здесь высокородные лорды и иногда не очень высокородные.

Ближе к вечеру я впала в непонятное мне состояние апатии. Сказалась бессонная ночь, волнение и, скорее всего, какие-то травки в чае, который то и дело предлагал мне Кир. Никогда мне не было так тошно, никогда не хотелось лечь под куст и умереть. Моя жизнь, как я сейчас понимаю, всегда была счастливой и светлой, и даже тяжелая долгая дорога благодаря Киру и его легкому характеру не казалась ужасной.

Мы приближались к городу, и я немного оживилась. Растерла озябшие, скрюченные, похожие на куриные лапки пальцы, подышала на них. Выпрямила спину, пошевелила плечами.

Город был похож на наши города — каменная стена с большими деревянными воротами, окованными железными листами, при них стражники с алебардами. За воротами дома стоят вплотную друг к другу, многие соединены балконами и галереями. Мы едем по широкой главной улице, где легко разъедутся две телеги, держась правой стороны. Улица вымощена камнем до самых дождевых канав, а канавы прикрыты деревянными решетками, отчего кругом чисто. Ни деревьев, ни кустов, как в Славских городах, нет. Город явно очень богатый, как наша столица. И дома высокие, в три этажа, и вывески нарядные. Мы сворачиваем на боковую улицу. Кони бодро цокают копытами — улицы везде мощеные, не только в центре. Где-то и деревянными досками, но в большинстве мест камнем.

Чем дальше мы едем, тем богаче становятся дома. Теперь они уже на некотором расстоянии друг от друга. Вокруг домов некогда красивые, а сейчас пожухлые, покрытые изморосью лужайки. Кое-где есть даже небольшие пруды. К одному из богатых домов мы и сворачиваем.

Отцовскому поместью до этого дома как до царского дворца. Здесь, должно быть, целый штат прислуги — не просто содержать такой дом. Я успеваю заметить черепичную красную крышу, сад за домом, огромную полукруглую лестницу, а больше ничего не успеваю. Охотник ведет свою добычу по белой мраморной лестнице в парадный вход. А наблюдательная добыча успевает заметить выкрошенные местами ступени, трещину на вазоне и облупленную краску на перилах.

В холле сумеречно и пыльно, на паркете разводы и светлые пятна в тех местах, где раньше, видимо, стояла какая-то мебель. Дела у хозяев дома идут неважно.

— Кого это ты притащил, Кирьян? — раздается звучный женский голос с лестницы.

Я поднимаю голову. На ступенях стоит очень высокая (наверное, выше меня) женщина в узком черном платье с королевской осанкой, наводящей мысль о корсете. У нее совершенно белые волосы, уложенные в замысловатую прическу, длинный нос и золотистые глаза.

Женщина (старухой назвать ее не поворачивается язык) говорит на славском, говорит так чисто, что становится понятно — долгие годы это был ее родной язык. Вот как, а я думала, наложниц не отпускают…

— Что это за пугало? — требовательно спрашивает женщина.

— Кого просили, того и привез, — огрызается Кир.

— И все же я ваша внучка, — громко заявляю я, задирая подбородок. — Кнесса Градская, дочь Любомилы.

— Кнесса? — недоуменно переспрашивает бабка. — Ах кнесса!

В ее голосе такое презрение, что мои щеки опаляет жаром.

— Не такая кнесса, как Орлинская, — выпаливаю я.

Лучше б я молчала!

— Милослава помогала тушить пожар в степи, — устало вступается за меня Кир. — Ей дали титул за проявленную самоотверженность.

Мне всегда доставались лучшие мужчины! Даже мой похититель встает на мою защиту. А вот женщины меня не слишком любят.

На лице бабки брезгливое выражение.

— Ты ее после свадьбы украл? — спрашивает бабка Кира. — Она замужняя?

— Нет, конечно! — возмущается Кир. — Я что, совсем дурак? Не доехала она до храма!

— Как и я когда-то, — кивнула бабка. — Что с ее волосами?

Мне до того хочется наполнить ей о правилах приличия, что я с силой стискиваю зубы.

— Я обстриг косы, они были очень длинные и мешали, — пояснил Кир. — Да и намокнут под дождем — не просушишь.

Бабка прищурилась, но возражать не стала.

Похоже, я правильно догадалась — Кир мой родственник. Рядом с бабкой он стал похож на мальчишку, а не на взрослого интересного мужчину, которого я знала.

— Ладно, кнесса, — холодно сказала бабка. — Пойдем, я покажу тебе твою комнату. Приведешь себя в порядок до ужина. За тобой зайдут.

Я покорно проследовала за бабкой. Меня душила злость: ведет себя, словно государыня, а ведь была всего лишь наложницей. В Славии я, свободная кнесса, родная племянница государя, была выше ее по рангу.

Лучшие годы этого дома явно миновали. На стенах были темные пятна, свидетельствовавшие о проданных картинах или гобеленах, ниши, где полагалось стоять вазам, пустовали. Света не хватало, полы были неровные, доски паркета бугрились. Комната, предоставленная мне, была не слишком чистая и богатая: из мебели большая, очень красивая кровать с резными столбиками. Мне показалось, ее не продали потому, что вынести из комнаты не смогли. Камин не горел, хотя и сильного холода не ощущалось. В углах комнаты клубками лежала пыль, окна не мыли несколько лет, бельё на постели казалось влажным на ощупь и пахло затхлостью. То ли слуги здесь ленивые, то ли их вовсе нет.

Из мебели кроме кровати не было ничего. Даже тумбы с кувшином для умывания.

Я не успела возмутиться, как бабка открыла дверь, как я сперва подумала, шкафа, за которой оказалась настоящая уборная! Вот это да! Такие комнаты в Славии были только в больших и знатных домах! Даже у нас в доме мыльня была одна на всех.

Уборная была не очень чистая, зато здесь была ниша с сидением для справления нужды и большая каменная ванная, а у стены возле двери стояло зеркало в полный рост.

— Немедленно снимай свою одежду, — приказала бабка. — Я хочу на тебя взглянуть.

Артачиться не стала, с радостью сбросив и одежду с чужого плеча, и свое порядком нечистое белье. В лесу еще старалась его стирать, но без мыла и в ледяной воде не больно-то отстираешь.

Осталась перед старой перечницей обнаженной, в одном лишь серебряном браслете. Ноги сразу ощутили холод каменного пола, пальцы невольно поджались. Вопреки разуму мне куда более неловко было за легкую, словно пустую, голову, чем за голое тело.

— Лучше, чем я ожидала, — внезапно похвалила бабка. — Фигура изящная, бедра широкие, талия тонкая. Грудь маловата, но и это хорошо. После родов не обвиснет. Тоща только, но все мы такие, и я такая была в юности. Зубы все на месте?

— Пока все, — прошипела я.

Учитывая, как сильно я их сжимаю, скоро могут и раскрошиться.

— Были бы волосы хоть по плечи, было бы лучше, — проворчала бабка. — Но тут твоей вины нет. Кирьян мужчина, не понимает.