Книга Дети Третьего рейха - Татьяна Фрейденссон

В голосе Геринг звенит упрек. Ах вот в чем дело: планы Жанетт пошли в разрез с планами ее «мамочки».

– В конце концов, – глажу хозяйку дома по плечу, – мы ведь к ней не есть едем, правда?

Элизабет кивает, но смириться с обстоятельствами явно никак не хочет, выпячивая полную нижнюю губу:

– Я же ее предупреждала. Просила. У них там отличное место для пикника.

– Погода плохая, – замечаю я, улыбаюсь, и губы Элизабет нехотя всё же расползаются в ответной улыбке.

Мы въезжаем в молочные пространства Лимы, взрезая вязкий воздух острым передним бампером старенького «пежо». Перуанские операторы на такси следуют за нами, и я боюсь, как бы они не растворились во влажной дымке.

– Сегодня вы увидите Ла Молина, – бубнит Элизабет, правой рукой насильничая над рычагом механической коробки передач своего ржавого Росинанта.

Полагаю, что название, которое она произносит с придыханием, должно что-то значить для жителя Лимы, и когда Элизабет вдруг оборачивается на меня с водительского сидения, я не успеваю придать лицу восторженно-тупое выражение, замирая просто на тупом.

– Ла Молина – это очень круто, – сдается Геринг, явно испытывая ко мне, необразованной, искреннюю жалость.

– О-о-о, – протягиваю я, запоздало имитируя восторг, на который Элизабет, очевидно, и рассчитывала с самого начала. Судя по всему, Ла Молина – Рублевка местного разлива.

– Очень-очень престижный район. – Геринг бесцеремонно вторгается в мои мысли.

Съехав с трассы, Элизабет опускает стекло, и ветер, пользуясь моментом, тут же путает ей волосы, поселяя в них крошечные песчинки, дальними приветами долетевшие от оставленных позади песчаных насыпей и холмов. Вокруг нас типичный городской пейзаж. Я отмечаю про себя, что дороги в Лиме прекрасные, в Москве по центру-то не всегда нормально проедешь: всё какие-то швы, заплаты, дыры. А тут тебе гладкий асфальт и очень четкая, свежая разметка. Двойная сплошная нарисована кислотно-желтым, канареечным цветом, что на фоне ядреной зелени газонов кажется тонким издевательством городских властей. Ветерок кружит бумажки на тротуарах – надо признать, немногочисленные, потому что улицы тщательно убраны.

В преломляющемся сквозь стекло бледном свете Лимы я снова вижу рейхсмаршала: он сидит рядом, в нескольких сантиметрах от меня, и преспокойно крутит руль пухлыми пальцами.

Между тем Элизабет устает от молчания, что царит в машине всего каких-то несчастных пару минут.

– Вы с Сергеем с восторгом предвкушаете поездку на Мачу-Пикчу? – спрашивает она, в это время Браверман на заднем сиденье, услышав знакомое название, оживляется. Впрочем, вопрос, заданный Геринг, явно не предполагает ответа. Сразу – пулеметная очередь из слов: – Должна вас кое о чем предупредить. У нас были случаи смертей, инфарктов и инсультов там, на высоте, которые, как вы понимаете, от туристов тщательно скрывают. Я бы посоветовала вам, особенно Сергею, сходить на прием к перуанскому врачу.

Она вдруг принимается яро нахваливать местную медицину и сетовать на собственное плохое здоровье, за которым в свое время не уследила, а теперь вот то ноги болят, то спину прихватит.

– К счастью, – добавляет она, – у меня есть Жанетт, очень внимательная и заботливая, которая всегда отправит меня к нужному специалисту.

И которая, как я догадываюсь, оплачивает некоторые медицинские расходы своей «мамы».

– А еще наши доктора лучше всех знают здешние болезни, которые порой не минуют любопытных туристов. К примеру, некоторые отвязные товарищи решаются на путешествие по Амазонке, а это очень опасно. Самые опасные животные – вовсе не крупные звери, которых ты видишь, а мелкая дрянь, которую невозможно разглядеть. У нас был случай, когда скончался турист, – завелись личинки под кожей, которые позже забрались ему в мозг…

– Человек с личинкой в мозгу.

– Человек с личинкой в мозгу, – соглашается Геринг, брезгливо морщась. – Мой сын Майкл, с которым вы вчера познакомились, бесстрашно живет на Амазонке месяцами. Как-то он приехал и говорит, мол, у него под кожей завелся какой-то паразит. Гляжу – и точно! – прямо под кожей на руке что-то движется, шевелится, живет собственной жизнью.

– И…

– И я, вспомнив ту жуткую историю про туриста, сразу же отправила сына к врачу. Делали какие-то надрезы, вынимали эту дрянь… что-то вроде червяка. Хуже всего то, что такие черви, кажется, еще и размножаются под кожей.

– Я никогда не поеду на Амазонку, – опускаю стекло и втягиваю ноздрями липкий воздух.

– И я, – говорит Элизабет.

Мы паркуемся у свежеоштукатуренных ворот двухэтажного белого дома. Элизабет звонит в дверь. Спустя полминуты калитку отпирает молодая женщина. Элизабет, обняв её, приглашает нас пройти внутрь: «Заходите, пожалуйста. Добро пожаловать домой к моей дочери! Это – Жанетт!»

Пока мы здороваемся и обнимаемся с Жанетт (в отличие от Европы и уж тем паче Азии, в Перу объятия и поцелуи в момент знакомства воспринимаются как дело само собой разумеющееся), я тайком оглядываю ее, перуанскую почти-что-дочь племянницы рейхсмаршала Геринга.

Типичная перуанка: смуглая кожа, вытянутое лицо, тяжелая нижняя челюсть, нос с раздувающимися крылышками на выдохе, небольшие карие глаза, глубоко посаженные под бровями, черные волосы собраны в тугой конский хвост, а по щекам хлещут большие цыганские серьги-кольца, оттягивающие мочки ушей.

– Она не говорит по-английски, – сообщает Элизабет, глядя на мои тщетные попытки завязать разговор с Жанетт, обнажающей брекеты в растерянной улыбке. – Да и вообще она не особо разговорчива.

Вот так штука! Почему же Геринг мне раньше об этом не сказала?

– А чем, – спрашиваю, – занимается твоя дочь. Работает?

– Занимается размножением карликовых собак в домашних условиях, – сообщает Геринг и тут же сама смеется своей шутке. – Шучу-шучу! Жанетт – мать, домохозяйка. Ей сейчас тридцать лет. И у неё двое детей. Старшему сыну двенадцать. А младшей дочери – семь. Мы часто собираемся здесь все вместе на семейные праздники. Иногда я ее прошу чем-то мне помочь…

Природа отношений матери и её перуанской почти-что-дочери становится мне чуть более понятной. Геринг продолжает свой вдохновенный монолог:

– Детей она водит в школу, в также в разные кружки – в общем, не знаю точно, много куда, включая английский. Да оглядитесь же! Тут прекрасное место, не правда ли?! Это типичный дом в районе Ла Молина.

– А где муж Жанетт? – говорю я, озираясь по сторонам в надежде понять причину придыхания Геринг, когда она произносит название этого престижного района.

– Муж – кормилец, на работе. У него процветающий бизнес: он экспортирует ветеринарное оборудование во многие соседние страны. В Уругвай, Парагвай, Боливию. Так что у Жанетт просто отличный муж, самый лучший! Ей очень, ну просто очень повезло.