Книга Песня для двоих - Кэрол Мортимер

Адам насмешливо посмотрел на нее.

— Я заявляю, Магдалина, что ухожу из твоей жизни, как личной, так и профессиональной. Заявление вступает в силу, лишь только за мной закроется дверь. Но пока я не... — Он сократил небольшое расстояние, разделявшее их, и решительно сжал ее плечи. — Ты просто дура, Магдалина! Трусливая дура!

Она открыла рот, чтобы протестовать против обвинений в трусости, но Адам уже завладел ее губами. Его поцелуй был жесток, и ничем не напоминал его недавнюю нежность в постели.

Так вот в чем различие между нежной любовью и потребностью карать! В постели Адам занимался с ней любовью! Не сексом, как уверяла она, а любовью...

Значит ли это, что Адам любит ее?..

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Мэгги была ошеломлена, полностью ошеломлена, когда Адам, наконец, оторвался от ее губ.

— Не смотри так затравленно, Магдалина, — насмешливо проговорил он. — Взбодрись! — Он слегка приподнял пальцами ее подбородок. — Ты получила то, что хотела. Что всегда хотела, — с горечью прибавил он. — Я ухожу — из твоей жизни, из твоей карьеры, из нашего брака. Я подпишу твои бумаги на развод, Магдалина. Освободимся оба. — (Она чего-то не понимала. Что-то здесь неправильно. Ох, как неправильно!) — Только не присылай мне приглашение на свадьбу. Хоть я и родственник, но это будет уже дурной вкус... И не проси меня плясать — или петь! — на твоей свадьбе.

Он говорил о свадьбе с Марком. Он — двоюродный брат Марка, следовательно, родственник. Но свадьбы с Марком не будет! Или не она будет невестой.

Адам уходит из ее жизни! Именно этого Мэгги и хотела, как он и сказал... Муки его возвращения закончились. Почему же она не прыгает от радости? Она должна, должна радоваться жизни, свободной от него. Ад замерз!

Он горько усмехнулся ее молчанию.

— Твоя поддержка особенно помогает мне сейчас.

Адам развернулся к выходу.

Если это шутка, то весьма слабая. От нее Мэгги хочется плакать, а не смеяться. Удивительно, но он действительно уходит!

— Что ты сказала?

Адам остановился в дверях.

Снова она, очевидно, подумала вслух. Хотя, похоже, не слишком громко. Что она пробормотала?..

— Я не выйду замуж за Марка, — проговорила она более отчетливо.

Слова обдирали горло.

— Неужели? Нет-нет, я не собираюсь обвинять тебя! — Он понимающе кивнул. — Браки расторгаются не так легко. Даже сегодня. Твои родители, похоже, смирились с твоими нынешними отношениями, так зачем что-то менять?

— Ты не понял!

Но и она не до конца понимала. Чего она добивается, рассказывая Адаму, что Марк всегда был для нее только другом, что он собирается жениться на Андреа? Ее недавние мысли вызваны безумием момента. Конечно, Адам не любит ее! Если бы любил, не согласился бы на развод.

Он скривился.

— Не думаю, что хочу понимать, Магдалина. Больше не хочу. Некоторое время назад, мне казалось... А, все это глупости! — Он покачал головой. — Будь счастлива, любимая. Наслаждайся жизнью. Ты заслужила это.

И он ушел. Просто ушел. И пустота, которая осталась после него, никогда не заполнится. Никогда в ее жизни...

* * *

Ее родители спали, когда она вернулась в больницу. Медсестра уверила ее, что все в порядке, и Мэгги отправилась искать Марка в приемном покое.

Его взгляд инстинктивно двинулся за ее спину, когда она вошла.

— Адама здесь нет, — равнодушно ответила Мэгги, на еще не заданный вопрос.

Темные брови приподнялись.

— Трудно найти место на стоянке?

— Я приехала одна.

Она тяжело опустилась на диван, не вполне сознавая, как, собственно, добралась сюда. Она не могла вспомнить дорогу, как ехала, как ставила машину на стоянку, — она ничего не помнила...

Марк внимательно взглянул на нее, не пропустив ни теней под глазами, ни бледности щек, ни дрожи в пальцах, когда она отбрасывала за спину длинные волосы.

Он положил свои руки на ее, безвольно упавшие, кисти.

— Что случилось, Мэгги?

Она зажмурилась, не позволяя покатиться слезам, но ресницы все-таки увлажнились, когда она снова посмотрела на Марка.

— О, Мэгги, милая, — простонал он, нежно обнимая ее и позволяя ей плакать, когда рыдания сотрясли ее тело. — Этот наглец, — бормотал он, когда слезы продолжали литься, — этот мерзкий, паршивый...

— Ты не понимаешь, Марк. Адам и я... мы... я...

— Я все понимаю, Мэгги, — злобно отрезал он. — Мой дорогой кузен действовал в своем духе и воспользовался преимуществом ситуации. Ни больше, ни меньше!

— Он ушел, Марк. Ушел сам, — с дрожью в голосе проговорила она. — Согласился дать развод, благословил меня на сольную карьеру — все!

— Тогда я не... Мэгги? — Марк крепко сжал ее руки. — Ты по-прежнему любишь его... — не в силах поверить, проговорил он.

Он был вправе не поверить. Она сама не верила себе, однако знала, что это, правда. Она любит Адама. И всегда будет любить. Но он окончательно и бесповоротно ушел из ее жизни.

Она должна была быть в восторге от этого, а оказалась в отчаянии.

— Мэгги, иногда память играет с нами злые шутки, — мягко убеждал Марк. — Вы с Адамом всегда физически быстро загорались. Не питай иллюзий относительно случившегося между вами прошлой ночью.

Никаких иллюзий она и не питала.

— Не беспокойся, Марк. — Улыбка сквозь слезы. — Я не собираюсь разваливаться на части. — И Мэгги странно, как-то ненатурально рассмеялась. — Ты когда-нибудь видел меня развалившейся на части, Марк?

Он нахмурился.

— В прошлый раз ты была очень близка к этому.

— И посмотри, как далеко я продвинулась с тех пор, — решительно проговорила она. — Моя карьера, наконец-то, рванется вперед. Ради этого мы так старались!

Он кивнул.

— Просто хотелось бы видеть тебя счастливой по этому поводу.

— Как только мой отец поднимется на ноги и вернется домой, я буду счастлива. Вот увидишь! — уверенно прибавила она.

Справиться с той частью сердца, что принадлежит Адаму, можно, лишь наглухо закрыв его. По-видимому, это не лучший способ, но, по крайней мере, самый безболезненный. К сожалению, отец, когда пробудится от сна, первым делом спросит об Адаме!

Они просидели остаток ночи, молча, пока спали ее родители. Мать проснулась первой в начале седьмого, и Мэгги убедила ее и Марка пойти позавтракать в больничную столовую, сама она есть не хотела.

Когда проснулся отец, они оказались вдвоем, конечно, не считая, медсестры. Отец выглядел намного лучше. Серость на щеках пропала, хотя он по-прежнему выглядел маленьким, и беззащитным на фоне белых больничных простыней.