Книга Будапештский нуар - Вилмош Кондор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы хотите денег? – спросил Гордон.
– Да, – ответила Марго. – Только не от вас.
На этих словах она выплюнула остатки лимонной корки на пол, запустила руку в волосы, вытерла рот кистью руки и улыбнулась.
– Ладно, господин репортер. Я согласна вам посодействовать. Будьте уверены, что денег с вас не возьму, я и так получу все, что мне полагается, еще до того, как ваша игра будет окончена. Верите? – вызывающе спросила она и так взглянула на Гордона, как будто он стоял на противоположной стороне улицы.
Это был неподходящий момент для того, чтобы торговаться.
– Я тоже надеюсь, что вы получите то, что вам полагается, – тихо ответил Гордон.
– Получу, еще как! А теперь слушайте! Вы ведь не пьяны, в отличие от меня. А я так пьяна, что расскажу все, что только пожелаете. Такая уж я девушка. Тому, кто мне приглянется, все расскажу. Вы только спрашивайте. Ваша очередь, спрашивайте!
Гордон не очень понимал, с чего это Марго передумала, но спросил. А женщина начала отвечать. При этом отошла от окна, села в кресло напротив гостя и положила ногу на ногу, отчего халат на ней еще больше разошелся, и взгляду Гордона открылся плоский живот, часть округлой груди.
– Наверняка она училась в хорошей школе, – рассказывала Марго, – потому что прекрасно говорила по-немецки, была вежливой и умела носить хорошую одежду. Мы мало общались. Юдит была закрытой, редко улыбалась и холодно принимала мужчин, от чего те просто с ума сходили.
Марго улыбнулась:
– Я-то знаю. Она стала самой популярной девушкой. Жамбеки просил за нее много денег, порой постоянные клиенты платили за нее по пятьдесят-сто пенгё. Юдит была себе на уме. Иногда, когда мы выпивали, она присоединялась к нам, но не пила, не говорила, просто молчала.
– Это все? – посмотрел на нее Гордон. – Больше вы ничего не можете про нее сказать?
Марго потрясла головой. Встала, снова подошла к столику, налила джина в чистый стакан, но лимон уже не стала добавлять, выпила так.
– Кое-что еще могу сказать.
– Что же?
– Когда мы пили кофе, она всегда спрашивала, где кофе куплен. Манци однажды купил не в «Майнл», а в «Арабс». «Нет, спасибо», – сказала Юдит. Мы ей сказали, что этот тот же самый кофе. Тогда она взглянула на меня и сказала, что такой не пьет, свернула газету, которую читала, и пулей выскочила из кухни.
– Это все? – спросил Гордон.
– Это все, – ответила Марго.
– Больше вы ничего не знаете?
– Я сказала все, что знаю, – ответила женщина, – и даже больше.
Гордон поднялся.
– Нет. Как раз столько, сколько надо.
– Хотите сказать, что теперь вы знаете, кто убил девушку?
– Пока нет. Чтобы это узнать, нужно прояснить еще парочку моментов.
– Кто это был? Кто? – Марго вскочила, совершенно протрезвев. Она схватила репортера за пальто: – Скажите, кто ее убил!
– Пока не знаю.
– Будьте хорошим мальчиком!
– Еще не знаю.
На этих словах женщина отпустила отвороты пальто Гордона, скрестила руки у него за спиной и рассмеялась в лицо.
– Ну и ладно. Не говорите. Разбирайтесь теперь, что из того, что я сказала, правда.
– Что бы то ни было, и на том спасибо. И за джин тоже, – с этими словами Гордон поднялся, посмотрел на Марго и пошел к двери.
Женщина стояла у окна, даже не глядя в его сторону. Мужчина закрыл за собой входную дверь и уже начал спускаться, как Марго его окликнула.
– Подождите, господин репортер.
Гордон остановился и оглянулся:
– Чего?
– Еще кое-что.
– Что?
– Хотите знать?
– Хочу.
Марго прищуренными глазами взглянула на Гордона:
– В следователя играете?
– Говорите. – Он вернулся к двери.
– Подождите здесь, – ответила женщина и захлопнула дверь.
Гордон ждал. Прошло несколько минут, он закурил. Наконец Марго вернулась с письмом в руке.
– Я вдруг вспомнила об этом письме.
– О письме?
– Да.
– И только сейчас вспомнили?
– Только сейчас. Если не верите или вас оно не интересует…
– Что вам надо? – выпустил дым Гордон.
– Ничего. – Марго прислонилась к дверному косяку. – От вас – ничего.
Гордон сложил руки на груди и уставился на женщину.
– Это любовное письмо, – сообщила Марго.
Гордон протянул руку. Женщина передала ему письмо.
– Оно совершенно случайно выпало у нее из сумочки.
– А вы подобрали.
– Я хотела его вернуть, но случай не представился.
Гордон промолчал, засунул письмо во внутренний карман пиджака и пошел к лестнице. Женщина снова его окликнула:
– Вы не знаете, во что впутываетесь.
Гордон обернулся.
– Вы не знаете, во что впутываетесь, – повторила Марго. – С ними шутки плохи. Всегда следите за тем, что происходит у вас за спиной.
Сказав это, она захлопнула дверь.
Гордон пожал плечами. Что с ним могут сделать? И кого нужно бояться? Застрелят? Это Будапешт, а не Чикаго.
На улице Гордон повернул налево, к площади Кронпринца Рудольфа. Выйдя на кольцевой проспект Святого Иштвана, он ощутил дуновение холодного ветра с Дуная. Поежился. Над мостом Маргариты собирались темные тучи. Гордон плотнее запахнул пальто, подойдя к трамвайной остановке. Вдалеке поблескивали огни Театра комедии, перед которым останавливались дорогие машины. Когда ветер на секунду стих, Гордон услышал музыку, доносившуюся из кофейни поблизости.
Трамвай со звоном подъехал к остановке. Гордон сел в него и вышел на Берлинской площади. Как и всегда, перед Западным вокзалом все суетились. Здание только и делало, что извергало из себя прибывших и поглощало отбывающих. Жигмонд остановился перед часами Модиано и оглянулся на трамвайную остановку. Ему показалось, будто его преследуют. Но никого подозрительного он не заметил, хотя, конечно, откуда ему знать, кого в таких ситуациях подозревать.
Перед гостиницей «Вест-Энд» суетились молодые люди в попытках определиться, могут ли они позволить себе комнату за шестьдесят пенгё в месяц или лучше пойти дальше и там найдется что-нибудь подешевле. На огромном плакате перед пивной «Виг» говорилось: «Сегодня вечером оркестр Берты Тюрке исполняет музыку шрамли». Гордон покачал головой. А когда они ее не исполняют? Было что-то чарующее в Берлинской площади со всей ее суетой, неиссякаемой толпой людей, постоянно звенящими трамваями, орущими среди дня таксистами, полицейскими свистками, чиновниками, держащими путь от съемной квартиры до ближайшей пивной, бедными провинциальными мальчишками и мужчинами, оставившими своих жен.