Книга По дорогам Империи - Катэр Вэй

Послышался хруст, глаза закатились, и староста, не издав ни звука, кулем завалился на землю, брызнув кровью из разбитого носа.

– Папочка! – пронзительно раздалось из-за спин собравшихся.

Командир коротко кивнул в ту сторону, и четверо бойцов ринулись за добычей, как хищники, стремглав исполняя приказ вожака.

– А-а-а!!! Пусти!

– Пусти! Не-е-ет!

– Да что же вы творите! Да будьте вы прокляты!

В окружении людей еще продолжала кричать, плакать и сыпать проклятья мать, удерживаемая односельчанами, а перед Крамом уже стояли бойцы, зажав болевым хватом двух упирающихся, растрепанных девчонок.

– Папочка! – пискнула одна из них на грани плача.

Обе с ужасом взирали заплаканными синими глазами на отца, распластанного на пыльной земле, и лужицу крови у его головы.

Командир довольно оскалился, поигрывая хлыстом. Близняшки всегда пользовались спросом в высшем свете, а такие прелестные – и подавно. Император будет очень доволен. Крам уже не сомневался, что Светлейший пожелает оставить их у себя. Эта парочка стоила всех мучений нудного похода. Хорошая награда и недельный отпуск гарантированы. Да, Боги любят его, они мудры, а он посмел усомниться в их мудрости. Нет, не десятую, пятую часть от оклада он отнесет в Храм.

– Уводи, – Крам сухо отдал приказ и вдруг сделал рукой неимоверно быстрое движение. Раскрыл ладонь – на ней лежал маленький камешек.

Лицо Крама не выражало ничего, оно было неподвижно, как маска.

– Кто? – спросил он холодно и не громко.

Среди людей пошел волнительный ропот. Крам терпеливо ждал.

Матерно выругался один из местных, люди зашевелились, оборачиваясь и пытаясь разглядеть, что же там происходит, и расступились…

Среднего возраста мужик стоял, зажимая рот брыкающемуся мальчишке, пытаясь того удержать. Паренек колотил всеми конечностями, пытаясь при этом еще и укусить. Заметив, что он привлек всеобщее внимание, затравленно озираясь, мужик испуганно уставился на десятника. Тот стоял в свободной позе, заложив руки за спину, и с интересом наблюдал за происходящим.

Мужик нехотя выпустил из захвата мальчишку и сделал шаг назад, пацан же наоборот рванул вперед, едва ощутив свободу, и чуть не врезался в Крама. Остановился. Взъерошенный, как весенний воробей, в ободранных обносках, он утерся рукавом, облизнул разбитую губу и уставился на десятника.

– Я. Это я камень кинул, господин, – без капли страха заявил оборвыш.

– Что же такой маленький? Не нашлось крупнее?

– Какой попался. Я не вреда ради, а чтобы заметили меня.

– Что же ты не вышел?

– Ага, так меня и пустили. Даже крикнуть не успел – спеленали, гады, и отцу сдали.

– Ты хотел за кого-то из них просить? – кивнул командир в сторону отобранных девочек.

– Хотел, но только ты же не отдашь, поэтому прошу за себя, – и мельком глянув на притихших близняшек, выпалил: – С вами хочу. Заберите меня с собой.

– О мальчиках указа нет, а на девицу ты не очень-то похож, рабов в столице и так хватает. Ответь, зачем я должен брать тебя?

– Я хочу служить Императору, как вы!

– Как мы? – усмехнулся Крам кривым подобием улыбки. – Отборный экзамен ты не пройдешь, нет шансов. Максимум, на что можешь сгодиться – на учебное пособие, на мясо.

Окинув мальчишку презрительным взглядом, Крам собрался уходить, но мальчик был упрям.

– Тогда слугой возьмите.

Крам развернулся к своему «коню».

– Тогда на мясо! Я согласен! – буквально крикнул в спину назойливый оборванец.

– Ступай в повозку, – даже не поворачиваясь, ответил десятник, зацепился взглядом за мокрую девочку, которая, все еще всхлипывая, так и висела на руке у бойца. – И эту тоже в обоз.

– Да как же! Да я же… Пощади деточку мою-у-у-у-у! – залилась слезами баба, ползая по сухой и пыльной земле, царапая в кровь свое лицо и выдирая растрепавшиеся волосы из головы.

– А эту казнить за обман, – бросил он уже на ходу, но вдруг остановился и с гаденькой ухмылкой на губах добавил: – Хотя нет, оставь, они сами ее накажут.

И одарив бабу презренным, насмешливым взглядом, лихо запрыгнул на спину жуткому животному, заменяющему в этом мире боевых коней.

Когда-то, видимо, они ими и были, но теперь это – страшные твари, больше похожие на Гончих смерти из Преисподней, нежели на прежних грациозных животных. Черные, как смоль, аж лоснятся шкурой, ушей нет, только дыры, как у рептилий, морда стала гораздо длинней и шире, украшенная набором острых треугольных зубов, передние копыта раздвоились, вытянулись, превратившись в когти, сбоку торчал третий отросток, дополняя уже полноценную лапу, которая вполне способна хватать. Задние ноги так и остались прежними с копытами, но обзавелись острой, зазубренной шпорой. Смотрелись «коники» жутко и название носили под стать внешности – Ночные Мары.

Позади раздался душераздирающий крик и тут же смолк после щелчка плетью. На этот раз «Черный змей» – так назвали эти плети, которые имели изукрашенную костяную рукоять и семь змеящихся, металлизированных жил – нашел свою цель. Удар был точный, профессиональный, жертва тут же потеряла сознание.

Обоз с несчастными девочками, которым волей злого рока выпало стать платой за недоим, медленно удалялся в сторону княжеского дома, сопровождаемый цепными псами Крама и плачущими родителями, бегущими следом не в силах расстаться со своими чадами. Дети, вцепившись руками в прутья клетки для перевоза рабов, жалобно смотрели, как их отцы и матери, глотая дорожную пыль, падая, сбивая колени, пытались растянуть миг расставания хотя бы на малость…

– Поднажми! – приказал Крам и припустил вперед отряда с головной тройкой.

Скорость обоза увеличилась, и вскоре бегущие люди выбились из сил и отстали, исчезая из поля зрения заплаканных детей…

* * *

А тем временем на площади откачивали новоиспеченного старосту.

Открыв осоловелые глаза, Юр сипло произнес:

– Калин. Где Калин?

Глава 9

На обряд взросления девочки надевали белые рубахи с узорчатой вышивкой красного цвета по рукавам и такого же цвета, как и вышивка, сарафаны, алые и белые ленты в волосы. Белый цвет символизировал невинность, а алый – распустившийся цветок женского начала.

Еще до обряда в течение года, как только началась первая менструация, девушка вместе с матерью или другой ближайшей родственницей шла к местной знахарке, и та уже являлась свидетелем созревания и включала отроковицу в список инициируемых на этот год. И пусть тебе хоть все семнадцать, но, если не ходила к знахарке на осмотр в Красный день, то не видать тебе обряда – ни за что не допустят. Подкупать врачевательницу люди не смели, потому как клятва давалась перед Богами, а разве можно обмануть Бога и не быть наказанной за это?