Книга Спаситель и сын. Сезон 1 - Мари-Од Мюрай

Мадам Дюмейе, хоть ей и оставалось всего два года до пенсии, была в курсе самых животрепещущих проблем любимой профессии. В одном из педагогических журналов недавно посетовали, что школа не учит юных французов работать в коллективе, и она решила, начиная с ближайшего четверга, подтянуть планку национального образования.

— Сейчас мы разделимся на четверки, — объявила она своим второклассникам.

Класс в возбуждении загудел.

— У вас в классной тетради десять пословиц, вы выберете одну и вместе придумаете историю, которая объяснит ее смысл, — продолжала учительница.

Лазарь тут же решил, что их четверка — он, Поль, Нур и Ноам — напишет историю по пословице «Сказано — сделано».

Но… Вот досада! Ребят по четверкам распределяла учительница.

— Лазарь, — сказала она, — ты будешь работать с Полем, Нуром и Осеанной.

Мальчуган насупился:

— Нет! Только не с Осеанной!

Она не хотела идти с ним за руку! Она расистка! Как Николь!

— Что значит «не с Осеанной»? — строго переспросила учительница. — Ну-ка, объясни, пожалуйста!

— Она мне не нравится.

Мог ли Лазарь подумать, что самое обыкновенное объяснение вызовет настоящую бурю? Третью мировую войну? Нет, землетрясение! Мадам Дюмейе заявила, что он ее потряс. Лазарь не понял, как это у него получилось, зато прекрасно понял, зачем учительнице понадобился его дневник. Она вызывает в школу папу! Но это же неправильно! Несправедливо. Он ведь обещал папе, что будет говорить сразу, если кто ему не понравится. А мадам Дюмейе у него в дневнике красными чернилами писала: «Сегодня Лазарь вел себя в классе недопустимым образом. Я хотела бы обсудить с Вами его поведение в любой день на следующей неделе после 16:30». Она давно уже хотела познакомиться с господином психологом. Что ж, теперь нашелся повод.

— Пусть папа подпишет, — сказала учительница, возвращая дневник разобиженному Лазарю.

Поль шепотом постарался утешить друга:

— У меня таких целая куча. Ерунда это все.

У Спасителя день тоже начался не слишком удачно. В 8:45 он ждал мадам Куртуа.

Она пришла, но уселась в кресло прямо в пальто.

— Долго я пробыть не смогу. Сменщица заболела, выхожу вместо нее.

— А вы-то как себя чувствуете, мадам Куртуа?

Неподдельная теплота в голосе психотерапевта застала мадам Куртуа врасплох.

— Я? Да я… Ничего. В общем-то, хорошо, вот только Сирил… Но я вроде бы нашла выход.

— Выход?

— Да. Вы, я знаю, меня не одобрите. Но не могу я больше только и делать всю жизнь, что возиться с его вонючими простынками!

— А вы всю жизнь с ними возитесь?

— Да нет, это я так сказала. Но каждое утро — мокрая простыня, мокрая пижама. И мой друг мне посоветовал. Я теперь надеваю ему памперс.

— Надеваете памперс… сыну?

— Да, Сирилу. Конечно, вы меня осудите. Но ведь он, наверное, нарочно… Все хуже и хуже. Из ночи в ночь.

— А почему, вы не знаете?

— Ну, наверно, ревнует, потому что я нашла себе друга.

— Он ревнует, а вы его наказываете?

— Надоест ему спать в подгузниках, он и писаться перестанет, я так думаю. В любом случае, что такого особенного в подгузнике? Я в больнице постоянно их старичкам надеваю.

— Да, подгузники надевают старым и малым…

— Но не мальчику девяти лет? Это вы хотите сказать? Я так и знала, что вы меня не одобрите. Но вы-то мне ничего предложить не можете!

— Мне бы хотелось, чтобы Сирил прошел курс терапии.

— А у меня на терапию средств нет. Каждую неделю по сорок пять евро! Нет у меня таких денег!

— Мы можем это уладить, мадам Куртуа. Вы будете платить сколько сможете. Я уверен, что у Сирила есть трудности.

— Нет, нет, не будем об этом говорить. — Мадам Куртуа вспыхнула. — Вы только все усложняете. Я пошла, меня начальница ждет. И вообще, все эти психологи — они для богатых.

— Они для людей, которым плохо.

Молодая женщина встала; она вся сжалась и чуть не плакала.

— Я пошла, — сказала она, отвернувшись от Сент-Ива. — Я ничего вам не должна?

Она старалась убедить себя, что отказывается от помощи из-за денег.

— Мне очень жаль, что я не смог вам помочь, мадам Куртуа. Моя дверь всегда для вас открыта, мой номер телефона у вас есть.

— Да, спасибо.

Она пришла с желанием сражаться и победить, уходила смущенная и виноватая. Но это было ничуть не лучше. После ее ухода Сент-Ив застыл в неподвижности. Потом выругался: «Черт! Черт!» — и пнул ногой кушетку. Еще он мстительно подумал, что, как сказал, кажется, Джонатан Свифт, «родители — последние люди, которым можно доверить воспитание ребенка!».

Потом уселся за стол и углубился в бумаги. 9 часов 25 минут. Сент-Ив услышал кашель мадам Угно в приемной — без сомнения, она напоминала ему о своем присутствии: он уже на десять минут задержался. И тут Сент-Ив вспомнил анекдот, который прочитал на сайте смешных историй, куда заглядывал, чтобы вечером посмешить Лазаря. «Пациент приходит к психологу и жалуется: „Доктор, у меня такое впечатление, что я никому не интересен!“ „Следующий!“ — вызывает психолог».

— Мадам Угно?

— Сегодня утро холодное, но чувствуешь себя лучше, когда видишь над собой голубое небо, — сообщила она, словно сделала научное открытие.

— Конечно, — согласился Сент-Ив и почувствовал позыв к зевоте.

Мадам Угно снова рассказывала про своего начальника, потом про невестку, но сегодня еще и про двоюродную бабушку с материнской стороны по имени Роза Патен.

— Она, можно сказать, меня вырастила, — доверительно прибавила мадам Угно. — Старая дева с причудами. Все вокруг ее побаивались, кроме меня. Она любила вышивать подушки и травить соседских кошек кусочками мяса с крысиным ядом. И мне привила к этому вкус.

Странное сочетание фраз разбудило Сент-Ива от дремоты.

— Вкус к чему? К вышиванию?

— Да. Но теперь я стала плохо видеть. В последний раз я вышивала подушки для стульев в столовой моей невестки. Букеты роз крестиком. Необыкновенно элегантно. И что? Думаете, она мне спасибо сказала?

Стенные часы показывали, что продержаться нужно всего-навсего десять минут. Сент-Ив неотрывно смотрел на спасительную стрелку.

— На будущей неделе в это же время? — уточнила мадам Угно, очень довольная консультацией.

— Мы можем провести итоговое занятие через месяц, — предложил Спаситель. — Мне кажется, вы научились находить общий язык с невесткой.

— Я вам надоела? — осведомилась мадам Угно, и голос у нее стал уксусно-едким.