Книга Повседневная жизнь Венеции во времена Гольдони - Франсуаза Декруазетт

Таким образом, провал мер, предпринятых Венецией в 1740–1745 гг. для оживления торговли, объясняется не только нерешительностью правительства или же незаинтересованностью купцов, но и положением на международной арене, где Венеция, стесненная своим географическим положением и занятой ею позицией нейтралитета, особым влиянием не обладала; поэтому либеральные меры становились практически бесполезными, а иногда и опасными.[181] Зажатая в тиски уверенности в превосходстве собственной системы и одновременно вынужденная констатировать ее кризис, Венеция, поистине, мечется между протекционизмом и либерализмом, не будучи в состоянии изменить систему, приносившую ей баснословные выгоды во времена ее господства на море.

Однако в необходимости развивать торговлю, одновременно перестраивая ее структуру, не сомневался никто. Тем не менее торговля со странами Европы позволяла «новым купцам» получать большие прибыли. Среди прошений о предоставлении дворянского титула за 1698–1699 гг. имеется прошение семейства дель Лино, «очень богатых негоциантов, торгующих аптекарским товаром и содержащих лавку под вывеской „Ангел“ у подножия моста Риальто». Составляя прошение, глава семьи ставил себе в особую заслугу налаживание и поддержание торговых связей с Испанией и Голландией:

Торговля полезным сырьем, из коего получается благороднейшая продукция, была начата нашими предками еще в прошлом веке; традиции, ими заложенные, мы с честью продолжили и продолжаем, поддерживая регулярные торговые связи с Голландией, а также иными странами, где имеется морская торговля. Один из наших племянников имеет нынче свой торговый дом в Испании, откуда торговые суда его добираются до берегов самой Индии, и все это делается к великой выгоде и процветанию Республики.

Среди желающих возвыситься имеется и захиревший благородный род Карминади. Выходцы из Милана, они владели небольшими земельными наделами подле Бергамо, а затем сколотили состояние на торговле с Португалией, поставляя туда стеклянные изделия и искусственный жемчуг. Семейство Редзонико, получившее дворянство в 1678 г., торговало «со всей Италией», в том числе с Генуей. Семейство бывших мясников Курти, получившее дворянство в 1688 г., сделало баснословное состояние на торговле крупным рогатым скотом с Венгрией, где им даже был пожалован баронский титул.

Впрочем, процесс получения купеческими семьями дворянства и последующий уход их из коммерции нельзя назвать безоговорочным, как полагают некоторые. Просматривая налоговые декларации и бухгалтерские книги торговых домов, принадлежавших «богатым негоциантам, не погрязшим в роскоши», можно убедиться в их коммерческой активности и рентабельности основанного ими дела. Так, рассматривая истоки состояния семейства Кверини Стампалиа, убеждаешься в перманентности коммерческой деятельности этой фирмы, которая к концу XVII в. даже повышает свою активность: негоцианты вкладывают деньги в закупку сахара в Лиссабоне, из Франции и Фландрии везут большие партии зерна (риса, пшеницы), в Амстердаме покупают на 5 тысяч дукатов тканей и продают эти ткани в Константинополе.[182] А торговый дом, принадлежавший семье Трон, имел в Венеции склад, где в 1738 г. хранилось слоновьих бивней на 500 дукатов, шерсти на б тысяч дукатов, железных изделий на 1800 дукатов, на 2800 дукатов льна и на такую же сумму шерсти из Апулии.[183]

Являются ли упомянутые нами семейства исключениями? Трудно сказать. Во всяком случае, прежде чем делать какие-либо выводы об упадке венецианской торговли и о вводимых в Республике новшествах, следует все как следует продумать. «Нам не хватает преимуществ, предоставляемых „иностранной“ торговлей, а торговля национальным [продуктом] день ото дня сокращается», пишет граф Перулли, подводя итоги 1755 г. В своей «Записке» он призывает разнообразить товарную номенклатуру и развивать связи с Аликанте, Кадисом, Лиссабоном, Лондоном и Амстердамом, дабы не отстать от конкурентов на европейском рынке. Стремление к открытости породило целый ряд идей, поток которых не прекращался до самого конца века: предлагались различные нововведения в области организации торговли, либерализации и одновременно централизации экономики, и все они имели целью создание современного Купца.

Благодаря прессе новомодные английские и французские экономические теории ни для кого не были секретом. Был знаком с ними и Гольдони. Пытаясь вразумить своих соотечественников, драматург предлагает венецианским купцам образ идеального коммерсанта, созданного по английским и голландским образцам и не являющегося ни дворянином, ни читтадино. «В Лондоне негоцианты пользуются уважением правительства и никогда не допускают, чтобы сильный угнетал слабого», — заявляет миледи Бриндес в комедии «Английский философ»[184] (1754), посвященной английскому консулу Джозефу Смиту — просвещенному меценату, страстному коллекционеру, библиофилу, другу и покровителю Гольдони. Английский моряк Фрипорт в сделанном Гольдони в 1762 г. переложении «Шотландки» Вольтера становится мудрым купцом, исполненным сострадания к несчастным неутомимым труженикам, чуждым разрушительных страстей; он успешно ведет дела на Ямайке и убежден, что будущее за Америкой, «страной, где все создано для того, чтобы делать деньги». Постоянно читая газеты, Фрипорт полагает, что в прессе печатается слишком много новостей военных и слишком мало новостей торговых, хотя торговля, по его мнению, «изливает бальзам на душу публики и является источником всеобщего благосостояния». Совершенно ясно, что в рассуждениях его кроется хвала купцам. Однако самое большое впечатление производят на Гольдони голландцы. В пьесе «Купцы» (1753) голландец Райнемур спасает «венецианского негоцианта» Панкрацио, разорившегося по вине сына, неудачно распорядившегося деньгами, на которые он не имел права. Голландский негоциант Филиберт из «Забавного приключения» (1760) выступает в защиту «добрых голландских купцов», против презрительного отношения к ним со стороны тех, кого называет «финансистами»: люди эти, по его словам, «вышли из грязи и обогатились за счет дешевой популярности у черни», они «признают только одного бога — наживу». Его речь — это протест Гольдони против меркантилизма, явившегося на смену коммерции. Господин Райнемур позволяет одурачить себя собственной дочери, но Гольдони убежден, что этот иностранный негоциант, проживающий вдали от Венеции, а потому не наделенный царящими в ней пороками, обладает необходимыми для негоцианта нравственными устоями, честностью и доверием партнеров, — то есть всем, что, по его мнению, утратили венецианские коммерсанты, как патриции, так и «читтадини»: чтобы стать «полезными людьми, подлинными купцами», им требуется приобретать все эти качества заново.[185]