Книга Сливовый пирог - Пэлем Грэнвил Вудхауз

– Д-да… Бинго, ты видел «Миррор»?

– Вот лежит, но еще не развернул.

– Посмотри восьмую страницу, – сказала Рози, вешая трубку.

Он развернул газету, немного удивленный и странной просьбой, и необычной интонацией. Обычно голос Рози легко было спутать со звоном бубенцов на солнечном весеннем лугу, но сейчас ему послышалась какая-то жесткая нотка, и он удивился.

Удивлялся он недолго. Взглянув на нужную страницу, он ощутил, что комната скачет, как Нижинский. Если хотите, можете сравнить ее и с бомбой, уже по другим признакам.

Восьмую полосу уснащали фотографии. Премьер-министр открывал благотворительную распродажу. Старейший житель Чиппинг Нортона справлял сотую годовщину. В Пернамбуко или в Мозамбике безобразничали студенты. А в самом низу огромный полисмен держал одной рукой исключительно красивую девушку, другой – молодого человека. Газетные фото мутноваты, но это поражало четкостью.

Подпись гласила:

Леди Мэйбл Мергатройд со своими друзьями

Бинго долго смотрел на все это, словно улитка. Потом ему захотелось выпить. Он схватил шляпу и побежал в клуб. Напитки там не лучше других, но можно не платить наличными. Кроме того, кто-то из Трутней что-нибудь посоветует. К счастью, первым встретился Фредди Виджен, человек большого ума, непременно выкарабкивавшийся из затруднений, связанных с противоположным полом.

Прослушав историю, Фредди признал, что опыт таких передряг подсказывает лишь один выход.

Бинго сказал, что одного вполне достаточно.

– Так, – заметил Фредди, – а ты не мог бы выступить в роли супермена?

– Кого?

– Супермена. Холодный взгляд, выдвинутый подбородок, насмешливые реплики: «Вот как?», «Ну и что?»

Бинго сокрушенно ответил, что это ему не под силу.

– Ясно. Да, это нелегко чувствительному человеку. Остается несчастный случай.

Бинго не совсем понял. Фредди объяснил:

– Ну, знаешь такой стишок: женщина – не подарок, а чуть что случится – ангел-служитель. Глубокая мысль. Придешь домой здоровым, тебе крышка. Забинтуйся, как мумия – и дело в шляпе. Закричит: «О, Бинго!», а уж слез будет…

– Как мумия? – проверил он.

– Именно.

– Одни бинты?

– Они самые. Лучше – с пятнами крови. Знаешь что, прыгни под машину.

– А еще что можно?

– Иногда я падал в угольный погреб, но где их теперь найдешь? Нет, машина и машина! Скажем, такси.

– Неприятно все же.

– Ну, грузовик.

– Да ты что!

– Ладно. Иди в редакцию и урони машинку на ногу.

– Я палец сломаю.

– Вот именно. Можно и два-три. Что уж мелочиться?

Бинго задрожал:

– Нет, не буду.

– Трудно с тобой! Так-так-так… Есть! Выдумай двойника. Скажи, что вас родная мать не различит.

Бинго расцвел, как июньская роза. Да, это вам не машина и даже не машинка!

– Этих двойников очень много, – пояснил Фредди. – Вот, у Филиппса Оппенхейма один англичанин как две капли воды похож на одного немца. И наоборот, естественно. Кто-то там за кого-то себя выдавал.

– И ничего, сошло?

– А то как же!

– Фредди, – сказал Бинго, – ты гений! Как хорошо, что мы встретились.

* * *

Однако в редакции он снова приуныл. Рози писала всякую чушь, но ума у нее хватало, а чутья – тем более. Замысел хорош, это да, но надо бы его подкрепить. Лучше всего, если Мэйбл сама скажет, что в жизни не видела Бинго, а субъект на фото – ее кузен, скажем, Эрнест Мальтраверс или Юстес Финч-Финч. Найдя в телефонной книге номер пятого графа, Бинго спросил:

– Лорд Ипплтон?

– Да.

– Добрый день.

– Почему это?

– Разрешите представиться, моя фамилия Литтл.

– Что ж, – отозвался пэр, – у меня вообще нет имени.

– То есть как?

– А так. Я опозорен.

– Опозорены?

– Хуже некуда. Как я покажусь в клубе? Нет, вы подумайте, сидит на площади, а ее тащит полисмен! Куда мы катимся? Если бы моя матушка так себя вела, отец бы ей выдал по первое число. Собственно, я поговорил с Мэйбл. «Смотри, что ты натворила! – сказал я, когда она вернулась. – Запятнала наш герб. Такого позора не было с тех пор, как леди Эванджелина забыла отказать Карлу II!» Да. Так и сказал.

Бинго попытался его смягчить:

– Что поделаешь, девушки…

– Я бы назвал их иначе, – парировал граф.

Заслышав, что несчастный пэр скрежещет зубами (если это не дрель на улице), Бинго решил сменить тему:

– Можно мне поговорить с Мэйбл?

– Нельзя.

– Почему?

– Потому что я отослал ее в Эдинбург, к тетке.

– А, тьфу!

– Что-что?

– Тьфу.

– В каком смысле?

– В обычном. Что тут еще скажешь?

– Да что угодно. Зависит от воли. Вы кто, репортер?

– Нет, приятель.

Бинго никогда не слышал, как воет канадский волк, но подумал, что примерно так же.

– Приятель? Вон оно что! Это вы сбиваете с толку недоразвитых дур? Ну, я бы вам показал! Я бы вас… Да что говорить, шваль бородатая!

– У меня нет бороды.

– Не верю. Все обросли, кусты какие-то! Побриться трудно, да?

– Я каждый день бреюсь.

– И сегодня?

– Сегодня – нет. Занят был, не успел…

– Тогда не окажите ли любезность?

– С удовольствием.

– Идите в свое логово и побрейтесь. Опасной бритвой, опасной! Даст Бог, перережете артерию. Как выразился какой-то поэт: «Мечты, мечты…»

Бинго задумчиво повесил трубку. Да, графа он не пленил, но не это плохо. Мэйбл – в Эдинбурге, Бог знает, когда вернется, так что свидетеля нет. А без него не обойтись, что бы ни выдумал этот Оппенхейм.

Поразмыслив о том, не использовать ли машинку, он даже поднял ее, но струсил. Окажись тут Шекспир с Беном Джонсоном, тот заметил бы: «Видал, друг? Истинно кошка из присловья, как у меня в пьесе».

Скорбно опустившись в кресло, Бинго услышал какие-то звуки, вроде эхо. Взглянув наверх, он понял, что ошибся – это не отзвук, а человеческий голос. В дверях стоял сам Перкис, заметно изменившийся. Под глазами темнели круги, сами же глаза легко сошли бы за несвежие яйца. Нервы тоже не блистали – когда воробей, присевший на окно, зачирикал, издатель побил рекорд по прыжкам в высоту.