Книга В самый темный час - Питер Леранжис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дэн задрал голову.
– Здорово!
– Она пролегала с севера на юг, – продолжал рассказывать Умаров. – Проведенные Улугбеком измерения движений звезд и планет отличались точностью до одной шестисотой градуса. Это примерно ширина американского пенни, если смотреть на него с расстояния в треть мили.
Аттикус посмотрел на старые, выветренные стены. Никаких надписей, которые он бы мог прочитать, там уже не осталось.
– И что потом? – осведомился Дэн. – Они так вот сидели в этой дыре и ждали, пока звезды не передвинутся?
Умаров снова принял картинную позу и принялся декламировать:
– И что это значит? – не понял Дэн.
Умаров пожал плечами.
– Есть много теорий. Возможно, это ключ к принципу работы секстанта. Прибор ведь и в самом деле был сердцем Улугбека. Маятник поднимался и опускался. Стоя на дне и глядя наверх, астроном фиксировал положение звезд. За небесными телами вели наблюдения изо дня в день, на протяжении многих лет – и каждое наблюдение тщательно записывалось. Конечно, орбиты звезд пролегают не в одной плоскости, так что формулы получались крайне сложными. Возможно, «множители» как-то относится к этим вычислениям. А выражение «по уклону», скорее всего, описывает положение звезды, когда стрелка наклонена определенным образом. Кто знает? Возможно, это отсылка к другим инструментам Улугбека – таким, как параллактические линейки, армиллярные сферы, ручные астролябии…
– Астро-что? – переспросил Дэн.
– Астролябия – это разновидность секстанта, только поменьше, – пояснил Умаров. – Разумеется, далеко не столь точная, но в древние времена она играла в астрономии огромную роль благодаря портативности. Многие астролябии были настоящими произведениями искусства.
Аттикус посмотрел на уходящую в недра скалы дугу. Что могло здесь понадобиться Весперу-Один? Эти вот огромные тяжелые колеи?
– Простите, – обратился он к экскурсоводу, – но если бы я, например, сказал, что меня интересует лупа в ракетке, вы бы поняли, что я имею в виду?
Экскурсовод с улыбкой повернулся к Аттикусу и дружески кивнул:
– Конечно.
Четыре пары глаз уставились на лицо старика.
– В самом деле? – вскричала Эми.
– Не могли бы вы нам рассказать, как это найти? – попросил изумленный Аттикус.
Умаров рассмеялся и сунул руку в карман длинной хламиды.
– В общем, могу. Но если вы назовете ее «этим», боюсь, она вас сразу вышвырнет вон.
И он вручил Аттикусу визитную карточку, на которой значилось:
Антиквариат • Диковинки • Предсказания будущего
Лубаб Рахетке
Кук-сарай, 137
Лупа в ракетке… Лубаб Рахетке.
«Великолепно!»
Пока такси мчалось мимо кладбища к городу, Аттикус не переставал восхищаться. Не астрономический намек, не игра в слова, а просто созвучие!
– Неправильно как-то это все, – проговорил Джейк. – По-моему, это какая-то ошибка. Совпадение.
– В жизни очень редко случаются совпадения, – отозвалась Эми.
Джейк нахмурился.
– Ну спасибо, мисс Мудрость Мира.
Водитель оживленно разговаривал по мобильнику, машину швыряло из стороны в сторону. Наконец автомобиль резко затормозил перед маленьким строением с зашторенными окнами.
– Мой босс звонил, – пояснил водитель. – К нему кто-то обратился – мол, ищет двух американских подростков. Вот он и спрашивал, как вас звать-то. Я ему ответил, что у меня тут подростков не двое, а сразу четверо, и повесил трубку.
– Это означает: «Я вас не выдал, так и вы на чаевые не поскупитесь», – пробормотал Джейк.
Аттикус выпрыгнул из машины, не дожидаясь, пока Эми расплатится.
– Идемте, Артур… Джулиус… Леонард!
Дэн чуть не выпал из такси от смеха.
– Чего-чего?
Аттикус дождался, пока Эми с Джейком тоже вылезут.
– Балда! Так звали братьев Маркс. Это я, чтобы скрыть наши настоящие имена. А то вдруг ему звонили из Интерпола.
– Хорошие у тебя инстинкты, – похвалила Эми.
– Совершенно согласен, Джулиус, – подхватил Дэн.
Джейк направился к двери сто тридцать седьмого дома.
– Вы все совершенно ненормальные!
Он громко постучал. Номер сто тридцать семь оказался ветхой неухоженной лавчонкой, втиснутой между двумя более современными офисными зданиями. На заржавевшем электрическом проводе висел полуоторванный звонок, а над дверью свисала выцветшая, написанная от руки вывеска.
Послышалось медленное шарканье. Дверь чуть-чуть приотворилась. Из образовавшейся узкой щели на незваных гостей уставилась пара воспаленных, покрасневших глаз.
– Кто там? – спросил женский голос.
– Вы Лубаб Рахетке? – осведомился Джейк.
Лицо исчезло, звякнула цепочка, и дверь отворилась.
Наружу хлынула струя затхлого воздуха. Аттикус осторожно вошел в крохотную темную комнатенку. В полумраке виднелись лампы с бахромчатыми абажурами, кривобокие комоды, выцветшие ковры и тикающие часы в деревянных футлярах. На всем этом лежал толстый слой пыли.
– Лавка на втором этаже, – пробурчала старуха, направляясь к скрипучей лестнице. – Ступайте. Только Рухана не разбудите.
Аттикус прикинул, что у нее за акцент. Литовский, а может, финский. Или эстонский. Он шагнул вслед за Джейком и Эми вверх по лестнице, но обернулся, выискивая взглядом Дэна.
Тот стоял посреди гостиной, весь бледный. Дыхание вылетало у него из груди с жутким свистом.
– Задыхаюсь… астма…
Эми вихрем развернулась к брату.
– Ему нельзя тут оставаться!
– Я выведу его на улицу. – Аттикус сбежал вниз. – А ты оставайся. Присмотри за моим братцем.
Он вытолкал друга за дверь, на тротуар. Дэн, задыхаясь, вытащил ингалятор и два раза брызнул себе в горло.
– Прости. Давно не прихватывало. Мне сейчас лучше пройтись.
Аттикус взял его за руку и повел по улице Кук-сарай. Здесь, в тени зданий, в воздухе еще сохранялся намек на утреннюю прохладу. Аттикусу нравилась пустынная сухость Самарканда. Она словно бы обостряла и подчеркивала каждый запах, так что прогулка по городской улице превращалась в путешествие по роще благоуханных можжевельников и коричных деревьев.
