Книга А другой мне не надо - Татьяна Булатова

Она точно знала, что делает. Жизнь с Мельниковым научила ее особой изворотливости, прикрытой заботой о возрастном супруге. «Выпей до дна» – быстрей заснет и, значит, не будет проявлять никаких прав на ее молодое тело. «Ешь, что сказала» – меньше вероятности, что прихватит желудок, иначе – прости-прощай, сладкая жизнь: придется обоим жрать овсянку. «Надень это, идем в люди» – пусть все видят, как с молодой женой мужик хорошеет.

Про «надень это» – вообще отдельный разговор. Этот пункт ненаписанного брачного контракта Жанна соблюдала с особым энтузиазмом, потому что он позволял ей рассчитывать хотя бы на две поездки в год по «неотложным делам». Эти «неотложные дела» можно было бы назвать походом по магазинам, иначе говоря, шопингом, но Мельникова в присутствии супруга не пользовалась ни тем, ни другим обозначением, потому что интеллигентный Колян считал это мещанством. И Мельникова не пыталась его в этом переубедить, отвоевав себе право регулярно улетать то в Италию, то в Эмираты. Вернувшись же, она снисходительно чмокала своего Коляна в лысину и заставляла примерить все то, что сама почтительно именовала бренда́ми. И логотип одного из них сегодня украшал самую обыкновенную футболку, по поводу которой Жанна не преминула сказать Гольцову:

– Видал, какой у меня муж нарядный?! Сланцы – адик, майка – лакоста. Трусняки и те фирменные. Че там на тебе, Колян?

Мельников уставился на супругу, плохо соображая, чего от него требуется. Жанна явно знала, что делала, когда щедро отмеряла ему нужную дозу. Еще пару тостов, причем самых непритязательных, вроде «За – лося…», «Лыхаем…» (Что это значит, Мельникова вряд ли знала), «Чтоб все было, а нам за это ничего не было…», и Николай Николаевич уронил голову на грудь, издав звук, больше похожий не на похрапывание, а на приглушенный свист.

– Готов, – икнула Мельникова и уселась поудобнее, даже не заметив, как распахнулся халат, обнажив ту часть бедер, которую сама Жанна обозначала следующим выражением: «По самое не хочу». Ниче, что я так? – Мельникова словно нарочно притягивала к себе внимание Гольцова.

– Как? – переспросил Анатолий.

– Так, – Жанка манерно облизала губы и потянулась за куском подтаявшего в духоте сала, – по-семейному.

– Ниче, – подтвердил Гольцов, а набегавший было хмель тут же улетучился.

– Шведы, блин… – Мельникова пьянела прямо на глазах. – Ты, я и Колян. А че? Слабо?! – Жанна покачивалась из стороны в сторону, не забывая про конечную цель: – Тебе, Толян, сорок пять лет. А ты ведь, поди, кроме Аньки своей, ни с кем? Ни с кем? – Она мерзко захихикала. – Я точно знаю, что ни с кем. Дурак ты, Толян…

– Дурак, – согласился с Мельниковой Гольцов и искоса посмотрел на Николая Николаевича. Жанна тут же перехватила его взгляд и, снова облизнув губы, посоветовала:

– Ты на него не смотри. Он тебе не помешает. Правда, Колян?! – Она толкнула мужа в бок локтем. Мельников, не просыпаясь, в ответ что-то буркнул, и Жанна повеселела: – Давай?

– Что – давай? – ошалел Анатолий.

– Выпьем давай! – скомандовала Жанна и подставила рюмку.

– Я пас, – отказался Гольцов и положил руки на колени.

– Это ты про че? – злобно поинтересовалась Жанна, и Анатолию показалось, что та совершенно трезвая.

– Про все, – ушел от прямого ответа Гольцов, чем еще больше разозлил Мельникову, уставившуюся на него исподлобья.

– Пппонятно… – усмехаясь, она налила себе сама и очень четко проговорила: – Аньки боишься? Хочешь ведь меня, а боишься… Не ссы, Толян, я у подруг мужей не увожу. Принцип у меня такой. Чужого не беру. Пока сам не попросит…

– Я не попрошу. – Гольцов медленно поднялся со стула, пошарил в карманах в поисках сигарет, снова сел и, глядя Жанне прямо в глаза, честно признался: – Мне стыдно.

– Стыдно, когда видно, – тут же отозвалась Мельникова и быстро запахнула халат: – Все-все. Проехали. Пятерка тебе, Толик. Так можешь своей Анюте, – она с ходу воспроизвела интонацию, с которой Гольцов произносил имя жены, – сказать: «Жанка поставила мне пятерку». Пусть радуется, что мужик цел остался. Если, конечно, сама сейчас экзамены не сдает…

Удар попал точно в цель: Анатолий взбеленился и схватился за телефон.

– Не психуй, – остановила его Мельникова. – Я пошутила. Давай лучше Коляна на диван перетащим. Спать надо, а то завтра не встанем.

– Встанем, – неожиданно откликнулся на предположение жены Мельников и завертел головой.

– Очки давай! – Жанна грубо стянула их с мужа и прикрикнула на гостя: – Че стоишь? Бери.

Гольцову было неловко даже касаться Мельникова, не то чтобы взвалить его на себя и дотащить до стоявшего рядом дивана. Мало того, пока дремлющий Николай Николаевич сидел рядом, Анатолий чувствовал себя пусть в относительной, но безопасности.

– Может, наверх его поднять? – предложил Гольцов, но тут же понял, что положительного ответа не будет.

– Чтоб он себе шею свернул, когда в туалет захочет спуститься? – Мельникова знала, что говорила. – Вон, на лысине шрам видишь? (Анатолий присмотрелся: действительно шрам.) Ладно, не шею свернул. А то бы так и похоронила его под кустами этой его долбаной ремонтантной малины, прям здесь, в Дмитровке.

– Не надо, – промычал Николай Николаевич.

– Че не надо? Че не надо?! – расшумелась на него Жанна и, проскочив вперед, быстро убрала с дивана разбросанные вещи. – Спи давай.

Мельников еще пару раз дернулся, Жанка заученным движением прижала его к подушке, и он мирно засопел.

– Ну все, – выдохнула она, – можно идти спать.

– Я покурю. – Гольцов тянул время, чтобы избежать соседства с Мельниковой.

– Я тоже, – подхватилась Жанка и потуже запахнула халат: – Подожди, щас шаль накину.

Анатолий подумал, что про шаль – это иносказание, а оказалось – пуховый платок серого цвета. «Неужели наденет?» – изумился Гольцов, памятуя о мельниковской любви к бренда́м.

– Мамина еще, – накинула платок Жанка и двинулась к двери. – Волосы мокрые, не дай бог.

– Так лето же, – буркнул Анатолий, идя за хозяйкой следом.

– Ну и что, что лето, – не согласилась с ним Жанна. – Мне мама рассказывала, у нее подруга была. Так же вот вышла после бани развязкой и простыла. Бах – менингит.

– И умерла, – улыбаясь, закончил за Мельникову Гольцов.

– А че ты ржешь?! – вскипела Жанна. – Правда умерла. Меня, кстати, в честь ее назвали.

Анатолий плохо представлял, что в каком-то Собакаево жили какие-то другие женщины с именем Жанна, но спорить не стал и только хмыкнул, подчеркнув значимость момента: «Умерла, так умерла».

– Теперь боюсь, – объяснила свою страсть к пуховым платкам Мельникова и с удовольствием затянулась, прислонившись к столбу, поддерживающему навес над крыльцом. – Не обижайся на меня, Толян, – повинилась Жанна и, не глядя на него, продолжила: – Иногда вот так накатит, блин, как сегодня. Ну не могу просто! Как подумаю, что мне с моим очкариком век доживать, тошно становится. Вроде он и мужик хороший, и ведь я сама этого хотела, а смотрю на него – и видеть не могу. Повезло вам с Анькой: вы ровесники, понимаете друг друга. А этот чуть что: «Так нельзя!», «Неприлично!», «Че ты позоришься?!». Задолбал просто! Не поверишь! И уйти нельзя! Вот и бросаюсь, как собака, на всех. Тошно мне, Толик. Ох, как тошно.