Книга Тройка с минусом - Ирина Пивоварова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– От кого?!
– От вашего сына! Он, видите ли, письмо ей написал!
– Но разве может человек заболеть, получив письмо, Ирина Васильевна? Только в том случае, видимо, если оно очень плохое… А я, Ирина Васильевна, знаю своего сына и уверен, что ничего плохого он не мог написать.
– Как вы не понимаете, Борис Борисович?! – воскликнула Ирина Васильевна. – Ведь он отвлекает девочку от занятий! Вот послушайте только, что он пишет…
И она приготовилась прочесть выдержку из письма, где Боря Дубов писал о концерте, как вдруг услышала из трубки:
– Я вас прошу не делать этого. Не утруждайте себя, Ирина Васильевна. Должен признаться, что мне не доставит никакого удовольствия слушать чужое письмо!
– ЧУЖОЕ?! – воскликнула в величайшем удивлении Ирина Васильевна. – Да его же ВАШ СОБСТВЕННЫЙ сын писал!!!
– Вы меня извините, Ирина Васильевна, – сказал Борис Борисович, – у меня больше нет времени. Но имейте в виду: если вам надо посидеть несколько дней с дочерью дома, то пожалуйста… Всего доброго!
– До свиданья, – сказала Ирина Васильевна.
Расстроенная, поднималась она по лестнице.
«Интеллигентный человек, – думала она, – а ничего не понял. Вот если бы у него у самого дочь была, он бы тогда всё понял…»
Поковыряв в замке ключом и открыв дверь, Ирина Васильевна вошла в квартиру…
И тут произошло нечто такое, о чём мы не можем не рассказать.
Войдя в квартиру, Ирина Васильевна столкнулась нос к носу со своей дочерью, стоявшей босиком на холодном полу в передней с раскрытым дневником в руках.
Аня спала недолго.
Ей приснилось, как будто мама вытащила из-под ванны классный журнал…
С тяжело колотящимся сердцем Аня побежала в ванную.
Зелёный классный журнал, обёрнутый в полиэтиленовую бумагу, лежал на своём месте под ванной, в правом углу, у самой стены.
Нет. Больше молчать она не может. Сейчас она решится и всё расскажет маме. Сейчас, сейчас она возьмёт себя в руки и всё ей расскажет. Пусть мама всё про неё узнает. Пусть она говорит что хочет. Пусть ужасается. Пусть ругает её на чём свет стоит. Пусть даже побьёт. Вот хорошо бы было, если бы она её побила! А то будет плакать ещё. Нет уж, лучше пусть поколотит её хорошенько! Сейчас Аня встанет, пойдёт на кухню и всё ей расскажет. Она просто больше не может молчать. Она просто скоро разорвётся на кусочки от своей огромной и страшной тайны.
Аня прислушалась. В квартире была тишина. Из кухни не доносилось ни звука. Неужели мама ушла в магазин? Значит, она одна дома? Совсем одна?.. Господи, какая тоска!..
Аня побрела в комнату. Подошла к письменному столу.
Пока нет мамы, она ещё раз перечитает письмо Бори.
Аня взяла в руки портфель. Он почему-то был открыт. Из портфеля торчал край школьного дневника!
Трясущимися руками Аня вытащила дневник и оцепенела… Письма в дневнике не было.
Минуты две в полной неподвижности стояла Аня босая на холодном полу. Стояла и глядела в пустой дневник.
Четыре пятёрки, как весёлые толстенькие циркачки, прыгали и двоились перед её глазами. Пятёрка по русскому, пятёрка по английскому, пятёрка по математике, пятёрка по труду… Прыг, прыг…
И тут щёлкнул замок, в квартиру вошла Ирина Васильевна.
Пятёрка по труду и пятёрка по английскому высоко подскочили, сделали сальто-мортале и поменялись друг с другом местами.
– Анюта, кто тебе позволил встать? – сказала Ирина Васильевна. – И почему ты стоишь босиком? Сейчас же ложись в постель!
Ирина Васильевна сказала это очень строго, но голос у неё почему-то немножко дрожал и оттого прозвучал не очень уж решительно.
Аня медленно повернула к ней лицо. В Аниных губах не было ни кровинки.
– Мама, где моё письмо?
– Какое письмо? – сказала Ирина Васильевна и неожиданно для самой себя покраснела, как девочка.
Долгим-долгим взглядом Аня посмотрела в лицо своей матери и, не сказав больше ни слова, пошла обратно к своей постели.
Голые Анины ноги тихо прошлёпали по натёртому до блеска полу, голые Анины руки распрямили и натянули прямо на голову, на самую макушку, тёплый серый платок… и в комнате воцарилась тишина.
– Анюта, ты не проголодалась? – попробовала нарушить тишину Ирина Васильевна.
Но после её вопроса тишина не замедлила вернуться.
Это было неприятно Ирине Васильевне. Это тревожило её.
– Ну да, я взяла письмо, – нервно сказала Ирина Васильевна. – А что, собственно, произошло?..
После этих слов Ирина Васильевна замолчала, и тишина не замедлила снова вплыть в комнату. Она была такая плотная и густая, эта тишина, что Ирине Васильевне показалось, что у неё заломило в ушах, и ещё ей показалось, что, если она не будет продолжать говорить, эта тишина просто раздавит её.
– Ну что я такого сделала? – сказала Ирина Васильевна. – Ну подумаешь, прочла это глупое письмо! Ну нельзя же в самом деле из-за такой чепухи так расстраиваться!
Её слова повисли в тишине. Аня молчала. Вместе с ней молчала вся полутёмная комната. Молчал шкаф, молчали полированный стол и мягкие стулья, молчали прозрачные тюлевые занавески, молчали апельсины в синей вазочке, а за окном в темноте бесшумно падали с неба мягкие белые хлопья.
– Что же ты молчишь? – сказала подавленно Ирина Васильевна. – Ну скажи что-нибудь.
И тогда она услышала из-под платка, очень тихонечко, как из какой-то далёкой дали:
– Мама, ты читала чужое письмо. Как тебе не стыдно!
– Это мне стыдно?! – закричала Ирина Васильевна. – Это тебе должно быть стыдно, ты ведь в классе всем пример должна подавать! Ты ведь староста! Отличница учёбы!
И Ирина Васильевна снова замолчала, подыскивая нужные слова.
И тогда она услыхала… Она всё ожидала услышать, но только не это. Да-да, всё что угодно, но только не это, не это…
Она услыхала из-под платка, как из глубокого-глубокого колодца:
– Я больше не отличница, мама. И не староста. И в школу я больше никогда в жизни не пойду.
В этот день Тося Одуванчикова пришла в школу в половине восьмого. Ей не терпелось посмотреть, лежит ли классный журнал на столе.
Нет, классный журнал не лежал на столе. Зато в классе было, как никогда в это время, полно народу. В классе стоял гул. Во всех углах ещё горячо обсуждалось недавнее событие.
