Книга Сколько стоит мечта? - Дарья Лав

— Если бы можно было сравнить тебя с автомобилем, то ты, несомненно, была бы спортивной гоночной моделью с сумасшедшими мощностями. Но при этом тебе в первую очередь было бы полезно научиться управлять своими скоростями и еще тормозами, чтобы не заносило на поворотах, тогда ты просто горы свернешь!

Я: — Спасибо, приму это как комплимент.

Ч: — Да не за что. И вообще-то, я тебя только что поругал.

Видимо, этим качествам мне предстоит еще учиться всю мою жизнь. Но мне безумно нравится, что каждый раз, как меня заносит на одном из таких поворотов, он не осуждает, а с легкостью меня подхватывает.

От этого в каждый свой новый поворот я вхожу с еще большей скоростью. Но в критический момент на одном из таких виражей он меня не поймал, он просто отвернулся. Ему просто так было легче. Мне нужна была поддержка, он же не видел необходимости затрачивать свои эмоции на то, чтобы тушить мои. И я больно уколола его незаслуженным обвинением.

Он: — Зачем такая грубая оценка? Что за обвинения?

Я: — Это на эмоциях. Может, мне просто нужна была поддержка, не ощутив которой, мне захотелось задеть тебя за живое…

Он: — Я тоже признаю и понимаю свои ошибки, я не знаю, что со мной происходит и почему все так получается. Я ждал чего-то подобного с твоей стороны, я это заслужил. Но не в такой форме.

Я: — Я так на самом деле и не думаю, но и я не ждала от тебя такой реакции — полного отстранения. Я ждала хоть какой-то поддержки.

Он: — Конечно, я поддержал бы, если имел бы к этому отношение.

Я: — Хорошо, извини, надеюсь, со временем сможешь хоть немного меня понять.

Он: — И ты извини. Все, ничего не было.

Это был тяжелый разговор. Так рухнула моя иллюзия о том, что я не одна. Оказалось, еще как одна. Я вылетела в кювет, и выбираться оттуда мне предстояло без чьей-либо помощи. К этому я привыкла, но обида все равно кольнула, хотя на этот раз уже где-то глубоко и глухо. И еще промелькнула мысль: «Смогла бы я так поступить? Нет… Я бы поддержала».

Извиняться нам обоим всегда было невыносимо тяжело, поэтому каждое «извини» было на вес золота и наполнено действительно глубоким, осознанным раскаянием и признанием собственной ошибки.

По — моему, нам легче было убить друг друга, чем извиниться. Мы просто не умели этого делать, поэтому всегда старались избегать таких моментов, сглаживая острые углы, если это было в наших силах.

Он был со мной во всем на одной волне. Но, к сожалению, часто только до тех пор, пока это были ничем не обременяющие моменты, приносящие в первую очередь положительные эмоции ему самому. Я никогда не просила о помощи, ведь с любой ситуацией всегда можно справиться самостоятельно, но в те моменты, когда мне нужна была поддержка, его не оказывалось рядом. Все мои пустяковые просьбы оставались либо не услышанными, либо тут же забытыми. Это не столько настораживало, сколько огорчало. И я упрямо не хотела в это верить.

Так парадоксально, но даже когда он лежал рядом, он мог буквально раствориться во мне, а мог находиться в этот момент неизмеримо далеко, в другом пространстве и времени. И каждый раз, когда мы были одним целым, я, не имея ни единого аргумента, просто чувствовала, что так и должно быть, что это единственное, что правильно в моей мчащейся на сумасшедшей скорости жизни. И мне хотелось научиться управлять временем, чтобы уметь останавливать его в эти моменты. Но, как назло, они пролетали еще стремительней. А иногда он отдалялся, находясь при этом на расстоянии ладони. Просто отворачивался и отгораживался невидимой стеной. Тогда я смогла увидеть себя со стороны, так как вела себя точно так же, если вдруг возникало желание побыть наедине с собой. И тогда, хоть мы оба знали, что уснем еще не скоро, мы просто закрывали глаза и погружались в тишину, каждый в свою, и спустя какое-то время засыпали, как два «гордых и независимых одиночества». Несомненно, те мгновения, когда он, словно соскучившийся по ласке котенок, сворачивался у меня на коленях и, полностью расслабившись, умиротворенно дремал, были значительно приятнее. Но со временем я научилась принимать и другую его потребность во временном отстранении. Хотя некоторые попытки сдвинуть эту невидимую стену я поначалу все же предпринимала.

Я: — Знаешь, я хотела тебе кое — что сказать…

Он: — Ты почему не спишь-то еще?! Спи давай!

Я: — Ну вот! Хотела с тобой поговорить, а ты не в настроении…

Он: — Мне сейчас лень разговаривать, но ты говори, я послушаю, усну быстрее…

Я: — Класс! Я что, похожа на бесплатное радио?

Он: — Ну, ты почему такая-то?!

А иногда он уходил в себя настолько глубоко, будто искал путь к себе через какие-то тайные, только ему известные приемы медитации. Пару раз мне даже хотелось хорошенечко щелкнуть его по носу, отрезвить легким подзатыльником или просто укусить за плечо, чтобы только он подал хоть какие-нибудь признаки жизни. Но я сдерживалась. В конце концов, мне и самой бы не понравилось, если бы кто-нибудь таким варварским способом вторгся в мое личное пространство, в то время как я размышляю о вечных ценностях. И совсем не важно, о каких именно: будь то футбол, новая машина соседа, баня или кусок отборного мяса на вертеле под баночку пива. Ведь каждый имеет право на то, чтобы несколько минут побыть в обществе самого дорогого, любимого и всецело понимающего человека — самого себя.

Он не был щедрым на ласковые слова, возможно, поэтому они так врезались в мою память. Хоть он и не придавал этому большого значения, для меня они были очень значимы. И неважно, было ли это мое имя, произнесенное вскользь, или просто «милая», я уже чувствовала себя особенной. Но даже в такие моменты он в собственных глазах не мог не подчеркнуть свое «я».

Он: — У тебя такая тонкая талия, что ее можно обхватить двумя руками.

Я: — А что, разве было бы лучше, если бы вокруг моей талии можно было хороводы водить?

Он: — Мы просто не были бы вместе.

Но он всегда говорил искренне, и я жадно собирала все его слова, произнесенные с нежностью в мой адрес, и запирала их где-то глубоко — глубоко в специальной копилочке на самом дне сердца.

Одним солнечным утром, сидя в одном из уличных кафе Парижа, допивая свой кофе, мне вдруг до жути захотелось его энергетики, его всепоглощающей, преодолевающей любые расстояния невидимой силы и власти надо мной. Но я не знала, как ее выманить у него так, чтобы не проявить и не обнаружить свою слабость. Он понял все без лишних слов, и телефон вздрогнул от пришедшего сообщения. Из этого сообщения я выделила всего одно слово: «Соскучился». Больше и не нужно было, моих эмоций и энергии уже хватило бы, чтобы посоревноваться в мощности с любым ядерным реактором.

В тот день я встречалась за обедом с одним знакомым из танцевальной труппы. Он, увидев меня, еще издалека стал шутливо прикрывать руками лицо.

З: — Ты сегодня ослепляешь! Солнце просто меркнет. Что случилось? В чем секрет?