Книга Мурзук - Виталий Бианки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Охотник вскинул ружье, установил его стволы в промежутке между деревьями, взяв вперед по направлению бега зверя. Руки застыли.
Темная туша закрыла мушку.
Грохнул выстрел.
Одно мгновение было видно: туша стремительно сунулась в землю.
В страшном возбуждении охотник ждал, что будет, не отнимая ружья от плеча.
Низкий, протяжный, почти человеческий стон донесся из-за деревьев.
Не выдержав, дико заорал охотник.
В ту же минуту зверь поднялся – и темная тень опять замелькала в лесу, быстро удаляясь.
Охотник, не целясь, выпалил из второго ствола.
Лось ушел.
Охотника била лихорадка. На глаза навернулись слезы. Торопливо перезарядив ружье, он кинулся к тому месту, где зверь упал.
В сумерках еще были видны примятые тяжелым телом кусточки.
Охотник опустился на колени и стал шарить руками по земле.
Вдруг он поднял руки к глазам; руки были в темной крови.
Он хотел вскочить и бежать за раненым зверем. Но сейчас же сообразил, что в темноте не разобрать следов.
«Надо скорей за Ларивоном! – подумал он. – Все равно без лошади не обойдешься».
И побежал из лесу.
Кровавый след
Старому глухарю приходилось теперь ночевать одному в тайном убежище друзей.
Лось уходил с вечера, всю ночь бродил по лесу и возвращался, только когда солнце поднималось над деревьями.
Глухарь уже привык к долгим отлучкам своего друга.
Но сегодня ночью его разбудили гулкие выстрелы. Ночь прошла тревожно. И когда рассвело, глухарь не полетел на жировку, а остался ждать друга.
Тревожное выдалось и утро: невдалеке слышались громкие голоса людей.
Солнце встало уже над вершинами деревьев, а Одинец все еще не шел.
Глухарь не мог больше ждать: он жестоко проголодался. Он снялся с ели и полетел клевать жухлую, уже тронутую утренником, жесткокожую бруснику.
* * *
Охотник не мог заснуть всю ночь. Ларивон убедил его, что в темноте найти зверя невозможно и что лучше даже подождать подольше, дать ему изойти кровью, а то опять поднимется и уйдет далеко.
Чуть свет Ларивон запряг лошадь. Ежась от холода, они покатили через поля.
Охотник был как во сне. Смотрел на землю, на лес, на весь мир – и не узнавал его. Земля подернулась серебристой изморозью, лес разубрался пышными цветами осени, в небе розовели легкие облачка.
Одно раздражало охотника: он не мог понять, почему крестьянин так равнодушно, почти враждебно принял известие о его победе над страшным зверем?
Услышав, что Одинец тяжело ранен, может быть, уже мертв, Ларивон ни слова похвалы не сказал охотнику, молча улегся и через пять минут уже храпел.
Они въехали в лес. Впереди, по неширокой лесной дороге шел человек с топором за поясом. Когда телега поравнялась с ним, он внимательно оглядел охотника и, не снимая с головы шапки, спокойно молвил:
– Здорово, дядя Ларивон! Ай на охоту барчука повез?
– Да вот, вишь ты, за раненым лосем собрались.
– Одинца я убил, – не выдержал охотник.
Путник разом оживился. Глаза блеснули из-под густых бровей, бородатое лицо передернулось.
– Одинца? – быстро спросил он. – Подсади-ка, дядя Ларивон, больно поглядеть охота!
– А садись! – разрешил Ларивон. – Может, пособить случится.
Охотник обрадовался новому спутнику и стал ему рассказывать, как подкараулил и свалил старого лося.
Бородатый крестьянин смотрел на него с нескрываемым почтением, долго разглядывал ружье, совсем по-детски удивлялся рассказу о страшном ударе пули «жакан».
– А Одинцову лежку нашел?
Охотник сознался, что лежки найти не мог, как ни искал.
Тогда бородач заметил:
– Гляди, он и раненый под землю не ушел бы: дошлый зверь.
– Никуда не уйдет! – сказал охотник. – Я его разрывной пулей стрелял.
Они уже подъехали к тому месту, где надо было сворачивать с дороги.
Седоки слезли. Ларивон повел лошадь в поводу, следя, чтобы телега не задела осью за дерево.
Охотник быстро разыскал куст, у которого вчера стоял. Его шапка и вабик так и провалялись тут всю ночь.
Потом все трое внимательно осмотрели следы, начав с того места, где лось упал.
Бородач уверенно сказал:
– В брюхо садануло, в левый бок. Рана тяжелая: горлом кровь хлещет. Далеко зверю не уйти.
Охотник с интересом взглянул на следопыта.
– Почему вы знаете, что в левый бок и что кровь эта из горла, а не из раны?
– А то нет: вишь, по следу с левой руки текет? А что посередь следу – это из горла.
«До чего просто! – подумал охотник. – Как это мне самому не пришло в голову?»
Бородач пошел впереди, за ним – охотник; Ларивон с лошадью сзади. Шли медленно, поминутно заглядывая вперед: даже тяжело раненный лось опасен и может напасть на преследователей.
Крови на следу было много: видно, лилась струей. Местами она лежала на земле черными запекшимися сгустками. Зверь, однако, шел и шел вперед.
Редколесье кончилось. Вышли к речке.
Тут Ларивон привязал лошадь к дереву: надо было сперва узнать, где зверь пал, – может, в чаще, куда и не продерешься с телегой.
Бородач в это время стал на колени у четко отпечатавшихся в глинистом берегу следов и зачем-то смерил их четвертью. Когда он после этого взглянул на охотника, охотнику не понравился его взгляд: в нем не было и следа прежней почтительности. Бородач глядел на него, прищурившись, подозрительно, почти насмешливо.
– Ну что еще? – сердито спросил охотник, чувствуя, что краснеет от этого взгляда, и злясь на себя за это.
Но бородач ничего ему не ответил и опять пошел вперед, на этот раз быстро и уверенно.
Они еще добрую версту петляли по лесу. Нашли березу, где подстреленный зверь терся раненым боком о ствол: белый ствол дерева аршина на два от земли был весь замызган темной кровью.
Потом – как-то совсем неожиданно – охотник узнал место, где они находились: они шли прямо к болоту, где всегда исчезал Одинец.
Сердце тревожно екнуло в груди: неужели опять ускользнул проклятый зверь?
Молча прошли еще немного – и вдруг бородач обернулся и сказал шепотом:
– Эвона, в чапыжнике залег. Иди. А подниматься станет – бей проворней: уйдет!
Не показывая виду, что волнуется, охотник двинулся вперед с ружьем наготове.