Книга Правило муравчика - Александр Архангельский

– Где бил? На поле боя? – уточнил Папаша.

– Да. Мы сражались, пока вы сидели в тылу. А собаки мутузили нас. Мы сейчас им покажем, где кузькина мать.

– Давай, Мокроусов, остынь, – пристыдил его Котриарх. – Считай, что сейчас перемирие. На войнах такое бывает. Особенно когда хоронят уважаемых котов.

Мокроусов неохотно подчинился.

Псы остановились на приличном расстоянии. Псаревич поискал глазами Кришнамурку, увидев, улыбнулся широко, но тут же стер улыбку с морды. Как по команде, псы задрали головы, и раздался поминальный вой.

Коты покорно вытерпели душераздирающие звуки, и в третий раз склонились к Мурдыхаю. Подняли его сухое тело, опустили в прохладную яму.

– Прощай, Мурдыхай! – произнес Котриарх. – Мы тебя никогда не забудем.

– Не забудем, – хором повторили звери.

Яму засыпали. Кришнамурка подошла к родному холмику, упала на него и зарыдала в голос.

Двадцать первая глава. Переворот

Зимние дожди размыли глиняную насыпь и в ней образовалось углубление, как раз для одного усталого кота. В углублении лежал Мурчавес и страстно вылизывал шерсть; войдя в раж, он стал в остервенении рвать зубами длинный коготь на задней лапе. Чем ему коготь мешал? Да ничем. Он просто должен был себя занять. Чтобы отвлечься от печальных мыслей.

Потерпев убийственное поражение, Мурчавес последним покинул поле битвы. Как положено вождю и полководцу. Он думал, что быстро нагонит своих, но за ним увязалась собачка, беззастенчивая мелкая болонка Бегемоська. Он останавливался, выгибал спину, шипел; Бегемоська с визгом отбегала, но тут же возвращалась, продолжая мерзко гавкать. На берегу внезапно развернулась и с чувством выполненного долга понеслась обратно. В зарослях звучал ее противный голос.

Он огляделся; берег был пуст. Наверное, все собрались на площади и ждут его. Мурчавес отдышался и пошел на рыночную площадь, не уставая удивляться глупости собак. Им ничего не стоило добить котов, загнать их в холодное море – дальше него не отступишь; но по неведомым причинам собачья контратака захлебнулась, не начавшись. Странные собаки существа. Какие-то недоразвитые. А еще он продумывал речь и взвешивал, как лучше будет поступить с Мокроусовым. Нужно объяснить котам его внезапное геройство… Типа Мокроусов выполнял его задание? Прятался в пещере под прикрытием, изображал врага? А сам готовил партизанское сражение? Потому что генерал Мурчавес все предвидел? Неплохая версия. Коты поверят. А Мокроусову присвоим звание придворного поэта, пусть сочиняет стишки на досуге.

Он вышел на площадь и замер. Ни души. Сбегал в спальный район – никого. И в Мурчалое он котов не обнаружил. И в прибрежных кустах. И в Раю. Мурчавес совершенно растерялся; он бродил вдоль берега и звал народ: миау! Ночь провел на берегу, в тревоге; следующий день потратил на поиск в горах – бесполезно. И только вечером, когда в тревожном небе появилась оловянная луна, он догадался заглянуть в заброшенную каменоломню.

Там, в кромешной темноте, посвечивали страшные глаза – магическим темнозеленым светом. И Мурчавес почуял, что надо бежать. Пока его здесь не было, случилось что-то непонятное, непоправимое. Он несся в сторону прибоя, а сзади слышался доисторический кошачий вой, на самые разнообразные лады, от верхних нот до нижних и обратно. Добежав до берега, Мурчавес отыскал укрытие и угнездился. В голове крутилось ужасное слово «измена»; не желая признаваться до конца, что власть он потерял и никогда не сможет возвратить ее, он стал проваливаться в смутный сон. Засыпая, слушал, как пересыхает и крошится глина, как семенят любопытные мыши, как ветер сдувает песок…

Утром, вопреки обыкновению, он пробудился поздно. Сияло солнце. Ясное, большое, глупое. Так бывает в январе на побережье: в одночасье наступает безмятежная погода. Тепло, как в мае. Сухо, как в июне. Все живое ленится, как в августе. По телу разливается приятность. А Мурчавес обречен страдать, вспоминая подлые глаза изменников.

Он выдрал коготь с корнем, завалился на бок, энергично потянулся, так что косточки хрустнули, зевнул. Попробовать еще поспать немного? Многовековой кошачий опыт говорит, что так оно надежней.

Однако спать ему пришлось недолго.

– Вот он где! – раздалось над самым ухом.

Мурчавес в ужасе открыл глаза. Над ним нависла морда Мокроусова. Самодовольная, самовлюбленная. Справа от нее глумливо ухмылялся кот Мухлюэн.

– С добрым утром, генерал. Вставайте. – Мокроусов был подчеркнуто ехиден.

Мурчавес ощетинился и замычал: мыааау! Мухлюэн сделал полушаг назад; Мокроусов не сдвинулся с места.

– Мыаау! – повторил Мурчавес и заворчал нутром, не открывая рта. – Гррры…

– Рычите, генерал, – ответил Мокроусов. – Недолго вам еще рычать осталось. Эй, братцы, он здесь, налетай!

Сбоку к яме приступили готики, мурпехи, мокроусовцы. За ними подтянулся Дрозофил; на шее у него болталась золотая псиная медаль на синей ленте.

«Они побывали в Раю. Без меня. Кажется, это конец. Неужели так быстро?»

– Вы, так сказать, не то чтоб, – Дрозофил обратился к собравшимся. – Предательство кошачьего народа, всё такое. Так сказать, законно низвергаю. Немедленно арестовать.

Готики схватили бывшего вождя; сопротивляться было бесполезно.

– Как переходное правительство, это… я тебе… передаю. Как договаривались, не забудь, – повернулся Дрозофил к Мокроусову.

Тот властно кивнул, и что-то хищное, лесное мелькнуло у него в глазах.

Мурчавесу туго стянули передние лапы; готикам пришлось тащить его верхом. Под его самодержавной тяжестью прогибались их предательские спины. Мокроусов семенил неподалеку и, как всегда, беззаботно болтал. Он в деталях расписал Мурчавесу, как сразу после поражения собрал котов и повел их за собой в каменоломню, – на случай, если псы продолжат наступление. По дороге к ним присоединились кошки и котята; в штольне было тепло и уютно. Все его благодарили, ополченцы восхищались дерзкой контратакой, кошки измурчались до изнеможения.

Наутро следующего дня он пошел изучить обстановку; удивился полному отсутствию собак – и обнаружил похоронную процессию. На церемонии прощания с великим Мурдыхаем, который всегда выделял Мокроусова, поддерживал его искания, хвалил, – так вот, на церемонии прощания он лично познакомился с собачьими вождями. Старый, Псаревич, и новый, Вантузик, были почему-то очень недовольны, друг на друга смотреть не желали. Пришлось забегать то с одной стороны, то с другой; но Мокроусов справился с поставленной задачей. Узнав о тайном сговоре Мурчавеса с собаками, он заключил от имени котов всеобщий мир. После чего поспешил в каменоломню, чтобы раскрыть глаза народу на Мурчавеса.

Тот вспомнил эти самые раскрытые глаза и спросил обреченно:

– Что меня ждет?

– А ничего хорошего, – ответил Мокроусов весело и бодро. – Скоро сами все увидите, мой генерал.