Книга Мир юных - Крис Вайц

Мне приходилось убивать раньше. Но не так близко. От этой близости становится муторно.

Вытаскиваю меч. Альфа еще корчится на полу. Наступаю ему на руку с пистолетом – вдруг хватит сил выстрелить? – вынимаю из другой руки журнал и ищу глазами Донну. Она распласталась на столе, борется с призраком.

Перерезаю тому горло, он делает шаг назад, бьется в судорогах. Потрясенная Донна смотрит на меня.

Перевес на нашей стороне. Призраки отступают к кухне, Пифия стреляет из темноты им вслед, не дает высунуться.

Смахиваю мечом все свечи, до которых могу достать. Питер с Умником опрокидывают стол – получается укрытие.

– Нет! – кричу им. – Уходим!

Хватаю ошарашенного Умника за шиворот, толкаю к двери. Питер вернул себе пистолет и палит во все, что движется.

Прорываемся в зал каталогов; призраки стреляют из конфискованного у нас оружия, но в темноте промахиваются. Пули врезаются в книги, взрывают мониторы мертвых компьютеров, превращая их в пыль и дым.

Приказываю всем бежать на выход, а сам с трудом закрываю тяжелые деревянные двери между расписным коридором и залом каталогов. Ребята скачут по лестнице вниз, я жду. Я знаю, что должен сделать, чтобы остановить погоню и выиграть время. Чтобы удержать преследователей. Оно того стоит, говорю я себе, их кровь меня не запятнает. Это просто условность.

Сражаясь с чудовищами, остерегайся сам превратиться в чудовище[5].

Покончив с делом, слетаю вниз по ступеням.

В вестибюле Питер с Умником зовут Донну – та исчезла где-то в темноте.

Я с тревогой поднимаю голову – вдруг призраки наберутся мужества и побегут за нами? Звон разбитого стекла.

Из мрака появляется Донна, в руках у нее плюшевая игрушка.

Медвежонок.

Донна

Скатываемся по лестнице вниз. Нам радостно и противно. Мы свободны. Мы живы.

И мы стали другими.

Я вся пропиталась кровью, сердце выпрыгивает из груди. Мимо дымящихся остатков пикапа, налево, на север по Пятой авеню – в обход того места, откуда напали конфедераты.

Ноги сами, на автопилоте, уводят нас подальше от пережитого ужаса. Через несколько кварталов становится ясно – погони из библиотеки не будет. Рядом какое-то время трусит собачья стая, втягивает носами запах крови. Но мы выглядим похлеще бродячих псов, и они решают, что такое есть не хотят.

Возле старого низкого здания, белого, как свадебный торт, мозги наконец возвращаются на место. В кованых решетках на двери сохранилось стекло. Джефферсон толкает створку, та распахивается. Вваливаемся в холл с мраморными полами и глянцевой деревянной стойкой.

Гостиница.

Я перевожу дыхание.

Джефферсон впивается в темноту чокнутым взглядом.

– Есть тут кто? – орет он. – Выходи нахрен! Или пристрелим к этакой матери!

Какой вежливый.

Баррикадируем входную дверь креслами и отступаем к деревянной барной стойке. Пьем. Говорить не хочется никому. Кроме Пифии. Она рассказывает, как сбежала от конфедератов: когда взорвался пикап, юркнула в какую-то канаву и от страха просидела там до темноты. Пара крутых приемов ниндзя, или Шаолиня, или чего там, – и мое оружие у нее в руках, а призраки повержены.

Не уверена, что я на ее месте не смылась бы домой. А она полезла в бой с этими уродами. Спасла нам жизнь. Девчонка мегакрута. Умник пялится на нее в явном восхищении. Рыбка клюнула.

Идти на улицу уже поздно, оставаться внизу – опасно. Поднимаемся по лестнице. Второй и третий этажи разграблены. Четвертый выглядит почти нетронутым. Разрабатываем план отхода и, идя по коридору, начинаем проверять двери.

В комнатах чисто; на кроватях – прохладные хрустящие простыни. Когда началась Хворь, гостиницу, наверное, закрыли. В Мидтауне ведь никто толком не жил, люди приезжали сюда только по делам.

Выбираем себе по номеру.

Мой оформлен в серовато-оливковых и бежевых тонах: эти цвета должны были показать приезжим, что те попали в изысканное место. «Ах, яркие краски – такая пошлость».

Мини-бар до сих пор забит сладостями, в них куча сахара, поэтому они и не испортились. Черствые, конечно, но все равно – калории, белки, жиры и углеводы.

На столе – ксерокопия объявления о закрытии отеля в связи с «возникшей угрозой здоровью», больше о Случившемся почти ничего не напоминает. На кровати лежат аккуратно свернутые банные халаты, на тумбочке перед мертвым экраном чернильно-черного цвета – засохшая орхидея. В экране – мое размытое отражение. А четче сейчас и не надо, спасибо.

Ванную через высокие окна слабо освещает лунный свет. Стаскиваю с себя одежду.

Я похожа на вампира. Бледная кожа, мальчишеская грудь и бедра забрызганы кровью.

Кусочек ароматизированного мыла в бумажной обертке. Вскрываю его и аккуратно выбрасываю упаковку в маленькое ведро под раковиной. Хочу хоть ненадолго продлить сахарно-душистую иллюзию, будто в этом, одном-единственном месте все как прежде.

Надеюсь, до того, как исчезло электричество, водонапорный бак на крыше успел наполниться. Залажу под душ и молюсь. Включись, пожалуйста. Хоть на пять минут. Хоть на минуточку. Поворачиваю кран.

Вода. Холодная, прозрачная. Бойлер не работает, подогревать ее нечем; система очистки – тоже. Я покрепче сжимаю губы и трясусь от холода, но все равно – какое блаженство! Вода струится по моему телу, под ноги стекают грязь и кровь. Остервенело скребу кожу. Смыть все, избавиться от воспоминаний. От информации.

Большое пушистое полотенце. У меня еле хватает сил кое-как себя промокнуть.

Долго тру волосы, они становятся мягкими и чуть влажными. А полотенце окрашивается в розовый цвет. Складываю его так, чтобы видеть только белую часть, и вешаю на трубу.

Снова натягивать свою одежду? Не могу. На ней кровь еще не высохла. Разворачиваю банный халат, накидываю. Будто кто-то обнял.

Кажется, про такие случаи говорят «уснул прежде, чем голова коснулась подушки». Как бы не так. Снова слышу крики, стрельбу; вижу кровь, ужас, кусок человечины на столе.

Где ты, сон? Сажусь в кровати. Потом выхожу из комнаты, крадусь по коридору в полной темноте.

Тихонько стучу в его дверь – не хочу будить, если уснул.

Джефферсон открывает. Волосы влажные. Тоже явно из душа. На талии полотенце, грудь голая. Под гладкой кожей – надо же! – мышцы. Наверно, нарастил, пока за жизнь боролся.

Оба быстро друг друга зацениваем.

У Джефферсона двухуровневый номер, с окнами во всю стену и спальным местом на втором этаже.

Я. Ничего себе. Тебе это по карману?