Книга Восточная стратегия. Родом из ВДВ - Валентин Бадрак

– У нас в этом году из училищной команды многоборцев два ключевых спортсмена выпускаются, – сказал начфиз. – Замены адекватной я пока не нашел. А в августе – чемпионат ВДВ. Поэтому поступим так. Я дам тебе два месяца. Если зацепишься в команде – твое счастье. Если нет – опять возвращаешься в строй. Договорились?

– Так точно! – выпалил Алексей. У него голова шла кругом.

– У Лисицкого в первой роте?

– Так точно!

– Я с ним переговорю. Ступай!

2

В один миг жизнь курсанта Артеменко повернула на сто восемьдесят градусов. Он будто очнулся от долгого забытья, вышел из продолжительной мучительной комы и источал теперь свет заговоренного, через которого прокатилась волна озарения. Но самым главным для него являлось засевшее внутри неистребимое, нежно щемящее ощущение, что это он сам изменил свою жизнь! С момента памятной встречи с полковником Мигуличем каждое утро он стал исчезать из казармы за полчаса до подъема роты, чтобы вместе с училищной командой на городском транспорте добраться до бассейна. И всякий раз по пути в застывших невыразительных пятиэтажках с редкими светящимися окнами, в темных ветвях сонных, склонившихся над дорогой деревьев, да и в самой пустынной дороге, словно набегающей на ветровое стекло почти всегда безлюдного первого троллейбуса, Алексею Артеменко мерещились в эти минуты признаки еще не испытанной реальности. Он удивлялся, отчего его новые товарищи дремлют, тогда как его возбуждение только нарастает от предстоящего дня. Алексей по-прежнему пребывал в абсолютной, неколебимой уверенности, что должен совершить в жизни что-то значимое, величественное, масштабное. Сейчас он получил передышку, возможность осмотреться по сторонам, взглянуть на мир под другим углом. Иначе зачем тогда жизнь снова и снова дает ему возможность поступать именно так, как диктует его собственная воля?! И при мысли о будущем он все чаще с гордостью думал о том, как складываются во все более четкие, отменно прилегающие друг к другу пазлы его личных убеждений.

Километры борьбы с самим собой в обложенном по-советски ломким кафелем бассейне сразу превратились для него в часть самоутверждения. В эти тягучие минуты, когда Алексей уголком рта сдержанно, по-рыбьи хватал воздух и затем медленно выдыхал его в воду, он видел мир сквозь темные запотевшие стекла плавательных очков. Он задыхался, его руки и ноги сводили судороги, мышцы ныли и порой напоминали о себе острой болью перенапряжения, но он дал себе слово бороться до конца. Очень уж ему не хотелось возвращаться в строй оловянных солдатиков, где он необратимо терял себя. В категорию абсолютной важности был возведен им принцип победы, ее факт, сам же спорт казался лишь средством достижения цели. И хотя этот маленький мир был так же, как у рыбы, посаженной в стеклянную банку, узок и призрачен, к тому же подчинен неумолимому тиканью громадного электронного таймера, он был Алексею гораздо ближе нескончаемой огранки шага на плацу. Здесь, в мире секунд, появился реальный смысл жизни, тогда как на училищном плацу жизнь для него оставалась иллюзорной. И он знал почему. Ни лучший строевик, ни лучший стрелок, ни, в конце концов, лучше всех успевающий курсант не могли претендовать на бесспорный успех – разноцветные стеклянные фрагменты не обязательно составляли неповторимый витраж. Алексей часто думал и об этом, но чем больше он представлял себя офицером, тем более размытой и туманной оказывалась его карьера. Но эти мысли его странным, необыкновенным образом поддерживали. И потому, когда вторая и третья тренировки после учебных занятий или многочасовой стрельбы из пистолета доводили его до полного физического опустошения, курсант все равно точно и ясно видел цель своей ежедневной борьбы.

Тяжелее всего дело обстояло с гимнастикой, и порой отчаяние, бессилие что-либо изменить доводили Алексея до исступления. Хотя контрольные упражнения многоборцев на перекладине и брусьях являлись, по гимнастическим меркам, просто детскими, научиться выполнять в восемнадцать лет то, что должно постигать в шесть, являлось задачей, похожей на изучение теории относительности. Алексей сполна испытал ощущения переростка Ломоносова, севшего в таком же возрасте за парту начальной школы. Прежде всего надо было вернуть к жизни, завести, как старые часовые механизмы, застоявшиеся от времени суставы. Часами он тянул себя во все стороны, пытаясь возвратить утраченную гибкость. Однажды в городском гимнастическом зале Артеменко увидел жуткую картину, как приучали тянуть носочки и держать прямыми ножки маленьких пятилетних гимнасток. Кажущиеся монстрами тренеры усаживали их на маты, упирали розовые, как созревающие яблочки, пяточки на подпорке и медленно, но неотступно давили на коленки так, как будто намеревались сделать из детских ножек лук. Алексей не мог до конца досмотреть это душераздирающее представление, когда неумолимые взрослые добиваются выгибания ножек неестественной дугой; ему казалось, вот-вот детские связки лопнут и ножки вывернутся, как у кузнечика. Но безмятежные улыбки на детских личиках всякий раз возвращали его к жизни, усиливая веру в безграничность человеческих возможностей. «Пластика – это не столько врожденное, сколько достигнутое качество», – стиснув зубы, мысленно повторял Алексей, когда на его выгнутых в другую сторону коленях по его же настоятельной просьбе в течение нескольких минут топтался кто-то из спортивных соратников. К счастью, перекладина и брусья никогда не рассматривались им как расставленные противником противотанковые «ежи». Он не боялся снарядов, безропотно соглашаясь на форсированное освоение упражнений, которые раньше казались ему фантастическими цирковыми трюками. Да и была ли у него альтернатива?! Помогала, впрочем, отличная физическая подготовка, позволявшая вытерпеть сознательное насилие над своим организмом. Правда, здесь неискушенного спортсмена подстерегала другая опасность – он начал одну за другой срывать кровяные мозоли на руках. Каждый раз, когда это случалось, он выл, подобно волку, от безнадежности. Мучительная боль была ничем по сравнению с тем, что несколько дней он не сможет подойти к перекладине и брусьям. И он приспособился выполнять часть упражнений с опорой только на пальцы, бесконечно отжимался в стойке на руках, подтягивался на одних пальцах такое количество подходов, что терял им счет. Число подтягиваний за один раз он довел до тридцати, как в момент поступления в училище, а число отжиманий на брусьях – до полусотни. Освоив через месяц занятий классический мах на перекладине, Алексей сумел выполнить большие обороты, именуемые в народе «солнышком». Правда, не с гимнастическими накладками, как некоторые корифеи военного многоборья, а привязавшись за кисти к стальному пруту перекладины и подложив под ладони обычные четки.

– Ну, ты особо не радуйся, это упражнение полковник Мигулич делает без разминки, в сапогах и военной форме. Так что твой поросячий восторг тут явно лишний.

Отрезвляющие замечания капитана команды, как учительские пометки на полях школьной тетради, оказывались не только точными и лаконичными подсказками, но и руководством к действию. Почти что выпускник, Евгений Реутов поражал Алексея наблюдательностью, рассудительностью и мгновенными реакциями.

– Ты во время гребка руку не доводишь до конца, – сказал он ему после первого же посещения бассейна и тут же показал, как именно надо действовать.