Книга Забытые письма - Лия Флеминг

Но вот двери распахнулись, и, привычно придерживая заплечные мешки, на перрон повалили измотанные солдаты – небритые, усталые, в заляпанном грязью обмундировании. Мальчишки добирались несколько дней, только чтобы провести дома хоть несколько часов. Некоторые тут же падали в объятия измученной ожиданием женской половины домочадцев. И те и другие казались совершенно выпотрошенными.

Тут она увидела Энгуса – тот медленно выходил из купе первого класса. Но одет он почему-то был как обычно – в длинном твидовом пальто, с чемоданчиком в руке. Военной формы на нем не было. Как странно. Он пробирался сквозь толпу, словно старик, и, к ужасу Хестер, опирался на тросточку.

– Энгус, дорогой мой! Как я рада! – вспорхнула она ему навстречу.

– Подожди, мам, не сейчас. Давай выберемся отсюда, – ответил он, не глядя ей в лицо, и заторопился через железнодорожный мост к выходу со станции, где ждала их повозка. Мягкую фетровую шляпу он надвинул чуть ли не на нос. Всю дорогу до дома он не проронил ни слова и лишь угрюмо глядел на тающие в сумерках холмы.

Насмерть перепуганная Хестер едва дышала. Боже милостивый, да что же стряслось?!

Дома Энгус, все так же не глядя по сторонам, бросил чемодан в холле и сразу поднялся к себе. Хестер медленно пошла за ним, подозревая самое худшее. Выгнали из армии со скандалом? Провалил экзамен? Не подчинился командиру? Что же Энгус натворил и почему Чарльз не предупредил ее о его позоре?

Хестер открыла дверь. Сын, скрючившись, сидел на кровати и отчаянно, безудержно рыдал, точно маленький мальчик.

– Энгус! Ну-ка соберись и потрудись объяснить мне, что происходит, – жестко приказала она, понимая, что сочувственное размусоливание лишь усугубит ситуацию и только трезвый рассудок поможет ему преодолеть этот детский всплеск эмоций.

– У меня снова случился этот мерзкий припадок, у всех на виду, прямо на параде, когда мы стояли по стойке «смирно». Я услышал этот запах… металлический, железные опилки так пахнут, и вспыхивали огни, как фейерверк. А больше ничего не помню. Очнулся в больничной палате, доктора меня вовсю ощупывают, простукивают, расспрашивают. Снова выставил себя полным идиотом. Ну почему?! Подумать только, мы как раз должны были отправляться во Францию! Чудовищно несправедливо! И я все пропущу, все-все, из-за дурацких медицинских показаний. Я не пригоден к службе! – выкрикнул он, скорчив гримасу. – Всё отобрали! Всё, о чем я мечтал! Я никчемный, бесполезный. А ведь у меня ничегошеньки не болит! Даже раной не смогу похвастаться… Как я буду людям в глаза смотреть? Они будут думать, я трус или дезертир! – И он привалился к стене. – Оставь меня, я хочу побыть один.

Хестер не знала, что сказать ему в утешение, но саму ее переполняло чувство облегчения: слава богу, хоть один из ее мальчиков не попадет в эту мясорубку. Когда-нибудь он будет благодарить их за то, что спасли ему жизнь. Но пока что в своем отчаянии сын ничего не слышит…

Она послала за доктором Макензи. Пусть разъяснит толком, что происходит с ее ребенком.

– Ну-с, молодой человек, так не терпелось попасть на войну? – приветствовал он Энгуса, протягивая тому руку.

Но Хестер была не расположена к светским беседам.

– Что такое эпилепсия? Наверняка есть какое-то средство? Мы найдем лучших докторов, – начала она, но Энгус перебил ее:

– Сделайте так, чтобы они разрешили мне работать. Что угодно на благо фронта… Я не могу стоять в стороне!

Доктор присел, пытаясь охватить взглядом царивший в комнате беспорядок.

– Успокойтесь, молодой человек. Полагаю, на первом медицинском осмотре вы ничего не сообщили докторам о тех приступах в школе?

– За кого вы меня принимаете? Нет, конечно. Я же год занимался подготовкой, никаких проявлений больше не было. И вдруг на тебе! Да, иногда болит голова, но это преодолимо. Иногда я на несколько секунд словно теряю сознание, но я могу это скрывать. Все шло прекрасно, у меня все получалось, а теперь я как прокаженный! Они говорят, я эпилептик. Что это такое?

Макензи поколебался.

– Это серьезное заболевание. Некоторые специалисты считают, что таких больных лучше держать в специальной лечебнице… Могут быть ухудшения… И при этом всегда есть надежда, что болезнь отступит и припадки не повторятся.

– Нет, вы же не упрячете меня в психушку! Если мне нельзя выполнять свой долг сейчас, я лучше останусь дома, пока не поправлюсь! – умоляюще бормотал Энгус. Взбудораженный, он чуть не бегал по комнате.

Макензи покачал головой и обернулся к Хестер.

– Дружок, ты должен понять, от твоей болезни нет надежного средства. От нее невозможно излечиться навсегда. Но есть пилюли, которые помогут стабилизировать состояние.

– Так дайте мне их! – попросил Энгус. – И тогда я смогу вернуться в строй!

– Прости. Военные врачи правильно сказали. С такой болезнью ты можешь навредить своим людям, ты ставишь их жизнь под угрозу. Припадок может случиться на поле боя. Лучше остановиться сейчас, пока ты не причинил никому вреда.

Хестер видела, как в одно мгновение рухнула вся карьера ее сына. Своей прямотой эскулап просто раздавил Энгуса.

– И как мне теперь жить? Мне придется уехать. Я не хочу, чтобы все вокруг знали, что я чокнутый.

– Мы этого не допустим, – вмешалась Хестер. – У тебя есть бумаги, справки, твое увольнение из армии подтверждено медиками. Мы найдем для тебя занятие здесь. А пока что тебе нужно немного покоя. Просто побудь дома, отдохни. И мы обратимся к другим врачам, пусть будет еще мнение. Я правильно рассуждаю, доктор? – со вздохом обернулась она к Макензи.

Тот согласно кивнул.

– Есть и другие способы помочь фронту, – добавил он, выражая скорее надежду, нежели уверенность.

– Какие, например?

– Мы что-нибудь придумаем. Нет никакого смысла скрываться дома. Отдохнешь немного и сможешь приносить пользу нашей округе. Молодых мужчин сейчас страшно не хватает. Ты, конечно, мечтал не об этом, но раз иначе невозможно… – и, потянувшись через подлокотник кресла, доктор ободрительно похлопал его по руке.

Энгус дернулся к двери, чтобы выйти из комнаты.

– Я предпочту остаться дома. Не хочу, чтобы меня видели. Я устал. Ужинать не буду. Я не голоден.

Реакцией он напоминал капризного ребенка, но отчаяние его было неподдельным.

– Ты рассказал брату? – спросила Хестер, понимая, как тошно Энгусу признаваться в том, что из них двоих он слабак, который не может быть рядом с братом, когда тот отправится на передовую.

– Нет. Ни ему, ни отцу. Невыносимо, не могу думать, что Гай поедет через границу, а я – нет. Не хочу, чтобы они видели меня вот так, снова в гражданском. Что мне делать? Я будто приговорен к пожизненному заключению. Выходит, я не такой, как все другие люди, да?

– Довольно! Иди переоденься, умойся, и будем ужинать, как обычно. Жизнь продолжается и без нас, и для тебя это вовсе не конец света.