Книга Во имя любви к воину - Доминик де Сэн Перн

Очень помогли девочки. Его интерес к их преподавательнице не ускользнул от их глаз. Однажды вечером, после возвращения из экспедиции, его возлюбленная попросила учениц передать ему, что пора прекратить играть с ней. Он воспользовался случаем и осмелился спросить у них: «Вы ее хорошо знаете… Что вы думаете о ней?» Их лица просияли. Мерхия, которая напоминала ему перепелочку, живую и веселую, воскликнула: «О, она нас всему научила. Она — наше электричество, без нее мы никогда не увидели бы света!» Они любили ее, всему у нее учились.

Его беспокоил еще один момент, в отношении которого традиция была непреклонна. Но он колебался. Джамиля казалась ему слишком молодой, чтобы обсуждать это, но кого же еще он мог спросить? Обычно сведения такого рода — прерогатива женщин. Но он хотел знать. Понизив голос, он спросил на дари:

— Скажи мне… были ли у Брижитт другие мужчины? Девственна ли она?

— Это просто любопытство или серьезно для тебя?

Малышка нахмурила брови с видом разгневанного цензора. Очевидно, эта женщина умела выбирать себе телохранительниц.

— Она мне нужна! — сказал он, негодуя. — Да, я хочу сделать ей предложение!

— В таком случае знай: если у нее и были другие мужчины, что мне безразлично, она не стала от этого менее порядочной. Если ты любишь ее по-настоящему, ты должен принять это.

Он долго размышлял. Люди будут судачить о них. Но любовь придала ему силы.

— Хорошо. Я принимаю ее такой, какая она есть.

Джамиля пообещала, что поможет ему объясниться с Брижитт.

Невероятно, но эта женщина, по поведению которой ни о чем нельзя было догадаться, любила его с самого первого мгновения их встречи. Мохабат. Она приняла все условия: его жену, детей, ферму в горах — все, не ставя никаких условий. Он был счастлив. Но вместе с тем понимал, на что обрекает ее. От этой мысли ком подступал к горлу.

Она встречалась с кучи, снимала их нищету, как и бедность хазарейцев в Бамиане. Однако она не могла представить, насколько он был нищ. Она не подозревала о том, как живет женщина в кругу семьи, как подавляется ее жизнь в деревне. Ему же было хорошо об этом известно. Если он женится на ней, она должна будет подчиниться правилам племени. Это было немыслимо.

Существовало еще одно препятствие, о котором он ей ничего не сказал. Его окружали враги — по линии кровной мести и политические, которые преследовали его в течение многих лет; может быть, даже наблюдали за ним в этот самый момент. У него всегда было предчувствие, что он умрет молодым… Какое же будущее он может дать этой сильной и свободолюбивой женщине?

По сути, она была, как те синицы, которые жили в вольере у него в парке. Он часто ходил смотреть на них, и не было ничего приятнее, чем слышать их щебетанье или видеть их спящими в рядок на одной ветке. Зимой он переносил их в теплое место, а летом — в прохладное. Они были ухоженны, любимы, но при этом не были счастливы. Ничего странного, ведь они жили в клетке. Брижитт повторит их судьбу. Если он женится на ней, однажды ему придется покинуть ее навсегда. Его сердце сжалось.

Он никогда не уедет отсюда. Он рос здесь, идя по стопам отца, следуя за ним по стране моман-дов — пешком, верхом на муле или в машине. Он спал под открытым небом, шел часами под раскаленным солнцем, делил глоток воды с другими путниками. Он любил эту землю всей душой. И даже если иногда его тянуло за горы, к неведомым морям, океанам, городам, он всегда возвращался к этому пейзажу, потому что все, что делало его счастливым, находилось в этих пределах. Ничто в мире не могло сравниться с величием этой долины камней, плоской, словно ладонь, напрочь лишенной деревьев и кустарников, но каждой весной покрывающейся ковром из диких цветов буквально за несколько часов. Никакое другое небо не пленит своим звездным небосводом так, как это бывает момандскими ночами. Ни один город не обладает такой чистой красотой, как поселения торчи. А чего стоят вырытые в земле улочки племен кабри? И какой другой ветер принесет ему острый приятный запах эвкалипта, смешанный с пылью? Он знал. Знал наверняка: больше нигде он не сможет наблюдать за движением солнца — от восхода до заката. Вот что говорил он себе, усмиряя мечты о бегстве, которые все еще посещали его иногда.

Ночью, когда наконец разошлись последние посетители, он уединился в своей комнатке и открыл большую тетрадь, которую она подарила ему, чтобы он мог записывать свои мысли. С чего начать? Сидя на матрасе под светом неоновой лампы, он писал правду. Он не хотел, чтобы их свадьба повредила этой женщине.

«Брижитт, мое сердце переполняется любовью к тебе. Я счастлив, что ты решила провести со мной остаток жизни. Но я хочу, чтобы ты знала, что существуют две разные жизни: одна — городская, другая — деревенская. Разница между ними огромна, как та, что разделяет ночь и день. А наши ночи очень темные.

Ты родилась свободной как птица. Но, попав однажды в сети, некогда вольная птица должна забыть все, что было с ней раньше…»

Так он и писал до самого утра. Он закончил свое длинное письмо с первыми напевами муэдзина, приглашающего правоверных к молитве.

Глава 8

Танец радости

В небе мирного Кабула нескончаемый балет самолетов и вертолетов заставлял дрожать отныне только оконные стекла. В декабре 2002 года международное военное присутствие было сильнее, чем когда-либо. Баррикады вокруг офисов и жилых домов, состоящие из колючей проволоки, мешков с песком, бетонных плит, росли с каждым днем и охранялись вооруженными людьми.

Я оставила свои мечты в Джелалабаде и покинула Шахзаду, пообещав, что мы увидимся через месяц. Контраст между необъятными просторами Нангархара и этим городом, зажатым среди скалистых гор, слишком уж грубо возвращал меня к реальности. Жить в Кабуле было все так же нелегко, несмотря на постоянные улучшения, которые скрашивали здешнее существование. Конечно, по-прежнему надо было ходить по грязным улицам с канализационными стоками. Но местный базар уже снабжал посетителей фруктами и овощами. Естественно, цены взлетали, если покупателем был иностранец. Чуть дальше, в престижном районе Шахр-е-Нау, открывались новые магазины — настоящие пещеры Али-Бабы, переполненные хозяйственными товарами. Миксеры, стиральные машины, печки, сервизы из Китая и стран Персидского залива напоминали нам о забытых чудесах общества потребления. Что до маленьких магазинов сантехники, их товаров не постыдились бы шикарные отели в Дубаи. Великолепные стеклянные раковины, позолоченные и инкрустированные бриллиантами обойные гвозди и краны в форме лебединых шей, джакузи. Тем не менее простой афганец, желающий купить электрочайник, вынужден был довольствоваться подержанным экземпляром. Для него жизнь по-прежнему была тяжелой. Он выкручивался, работая в двух-трех местах. Наиболее везучие, бюджетники, зарабатывали 50 долларов в месяц. Взлетевшие цены на жилье вынуждали людей жить несколькими семьями под одной крышей.

Не прошло и года, как полмиллиона беженцев вернулись из Пакистана на переполненных грузовиках. Они обнаружили, что у них не было больше земель для пашен, не было рассады, инструментов. У них все украли. Те же, кто стоически пережил талибский режим, не могли выжить в своих деревнях после четвертого года засухи. Все они скапливались на кабульских окраинах, привлеченные возможностью найти временную работу, а их земли в это время оставались заброшенными. Поэтому простой афганец питался, благодаря гуманитарной помощи, импортной пшеницей и бразильскими курами. И считал, что ему еще повезло.