Книга Во имя любви к воину - Доминик де Сэн Перн

Сначала Мерхия заговорила со мной таким тихим голосом, что ее едва было слышно. Но потом начала протестовать так сильно, что ее невозможно было игнорировать.

— Брижитт-джан[18], что ты делаешь? Мы с Джамилей — афганки, но никогда не согласимся выйти замуж за мужчину, живущего в горах, и не поедем жить в деревню. Как ты, француженка, собираешься жить в условиях Средневековья?

Похоже, она была сильно шокирована. Джамиля, казалось, не соглашалась. «Ну да… да…» — повторяла она мечтательно.

Сидя плечом к плечу за огромным столом, они напомнили мне мировых судей. Шахзада, похоже, относился к ним очень серьезно: он объяснял им, рассматривал ситуацию с разных сторон. Их разговор продлился больше часа. Он хотел, чтобы у меня было время подумать о нашем союзе. Наши отношения не должны были получить развитие, до того как я побываю в его деревне. Он хотел также, чтобы я познакомилась с его женой. Я совершенно не возражала, к тому же это было неизбежно, — и я согласилась.

Я оставила их общаться втроем — меня ничего больше не интересовало. Я приняла решение и мысленно отдалилась. Я размышляла. Нам предстояло решить множество мелких проблем, пока они не переросли в большие. А они не заставят себя ждать, учитывая необычность ситуации. Мы даже не говорим на одном языке. Я решила оставить ему тетрадь, в которую он будет записывать свои мысли на пушту или дари, а в Кабуле мне потом все это переведут. Как же рассказать ему о моих чувствах прямо сейчас, как заверить в твердости принятого мной решения? Я сняла с шеи золотую цепочку, тоненькую, немного потертую, которую я носила много лет, и протянула ему. Он был тронут: «Манына, дера манына»[19]. Потом долго рассматривал ее, как будто в его руках было несметное сокровище. Мне тоже хотелось иметь что-нибудь из его вещей, чтобы, вернувшись в Кабул, я смогла прикасаться к ней и чувствовать его запах. Я показала на каштановый пату, который укутывал его. Шахзада пообещал, что он будет моим.

Я проводила его до стены, которая разделяла наши дома. Мы пересекли парк, наши компаньонки сопровождали нас. В момент прощания он не приблизился ко мне, не обнял. Стоял без движения. Потом сказал, что придет повидаться со мной завтра на рассвете до своего отъезда в Кабул.

Атмосфера в нашей комнате была необычной. Все мы были взбудоражены. Джамиля пребывала в задумчивости, потом пробормотала: «Брижитт… Я тоже влюблена». Что? Джамиля влюблена? «В парня из Кабула… Мои родители не в курсе». Теперь я поняла ее торопливое одобрение моего согласия выйти замуж за Шахзаду. Я повернулась к Мерхии, сидевшей на кровати. Она расчесывала свои длинные черные волосы. «А ты, Мерхия, влюблена в кого-нибудь?»

Она вмиг перестала орудовать щеткой. Улыбка исчезла, внезапно она показалась мне сильно постаревшей. «Не думаю, что когда-нибудь смогу полюбить мужчину, Брижитт-джан. Мое сердце умерло вместе с матерью… Знаешь, есть цветы, которые растут и распускаются на деревьях. Сильный дождь сбрасывает их на землю, где они вянут и умирают. Так вот, я была таким цветком. И когда моя мама умерла, я упала на землю». Я сказала ей, что однажды она почувствует, что ее сердце бьется ради любви. Она наморщилась, выражая сомнение.

Но потом веселье внезапно вернулось в нашу комнату, и девочки стали прыгать от радости за меня. У афганцев есть удивительное, на мой взгляд, свойство: испытывать противоположные эмоции на небольшом отрезке времени. Потом они нанесли мне макияж, чтобы сделать фотографию и обессмертить этот день.

Будильник прозвенел в три утра. Я уже поднялась, торопясь сделать свои сто шагов по веранде, несмотря на холод. Дверь осторожно открылась, пучок света от торшера разогнал темноту. Это был он, завернутый в свой пату. Шахзада, казалось, держал еще большую дистанцию, чем накануне. Впервые мы были одни, без свидетелей. Мы шептали слова, которых ни один, ни другой не понимали. Он медленно снял накидку и протянул мне. Это не было покрывалом из грубого льна, какие носили в Панджшире. Эта была мягкой, из тонкой ангоры. Я собиралась сказать ему, что счастлива, оттого что повстречала его, но он закрыл мой рот поцелуем. Первым. Коротким.

Потом он уехал.

Глава 7

Шахзада

Бог послал ему эту женщину. В ту самую секунду, когда он увидел ее, он почувствовал себя умиротворенным, не понимая почему. Но он знал, когда полюбил ее.

Она держалась прямо и с достоинством перед седобородыми старцами. Высокая, словно каменная статуя. Ее светлые волосы были покрыты косынкой. Она не обращала на него никакого внимания. Звучным голосом, в котором было столько эмоций, она произносила слова, которые он ждал услышать. Она покорила его своей уважительностью, так мило соединившейся в ней с беззастенчивостью иностранки.

Он полюбил ее, когда перед собранием старейшин она продемонстрировала мужество, достойное мужчины. И у него, Шахзады, появилось ощущение, что его сердце раскололось пополам.

Это и есть любовь? Ему было знакомо желание, но еще никогда он не испытывал страсти, не ожидал того, кто занимает твои мысли и днем, и ночью. В мире, где он жил, любовь — ошибка, а само это слово — табу. Пуштуны не женятся по любви, не выбирают себе жен сами. И никогда не выказывают публично своих чувств к ним, даже перед близкими.

Золотистые волосы, жизненная сила этой женщины покорили его. Очень скоро он влюбился в ее голос. Он мог бы отказаться от многого в жизни, только бы слышать этот голос — красивую и сильную мелодию. Она перевернула его, перечеркнула прошлое, освободила от агрессии, избавила от напряжения, которое постоянно мучило его.

«Мохабат»[20]. Он повторял это слово много раз: «Мохабат». Любовь, поразившая его, пришла в тот момент, когда он начал искать себе вторую жену. Годы войны в горах остались в прошлом, пришло время отпраздновать пришедший сюда мир, пусть пока еще хрупкий. Отпраздновать с женщиной, которая будет с ним рядом. Он нежно любил свою первую жену, уважал ее. Но она жила в горах, озабоченная делами на ферме. Она родила и вырастила семерых детей. Сейчас ему нужна женщина, которая жила бы лишь для него одного, образованная женщина, способная открыть для него мир.

Эта иностранка должна была уехать — время торопило. Он столкнулся с неразрешимыми проблемами, но, как бы ни разворачивались события, у него не было времени на соблюдение принятых в афганском обществе условностей: с какой семьей встречаться, с кем из клана договариваться о свадьбе, как сообщить ей о своем намерении? И потом, нравится ли он ей? Она не была пуштунской женщиной, готовой подчиняться, она никогда ничего не сделает против своей воли. Он видел ее в гневе, поэтому и не строил иллюзий.

Он не хотел ни пугать, ни неволить ее. В течение долгих совместных ужинов он наблюдал за ней, пытаясь уловить ее интерес, но все указывало на то, что она видела в нем лишь посредника, помогающего им в работе, ничего больше.