Книга Путешествие во тьме - Джин Рис

Всегда твой, Винсент Джеффрис.

P.S. Если ты сохранила какие-нибудь письма от Уолтера, пожалуйста, пришли их.»

Я подумала: «Господи, что со мной? Я наверное сошла с ума. Какое отношение имеют искусственные зубы к этому письму?»

Но я снова стала думать о зубных протезах дяди Бо, а потом о клавишах пианино, черных и белых, и о том, как однажды слепой настройщик с Мартиники[35]приехал настраивать наше пианино, а потом стал играть на нем, и мы все слушали его, сидя в темноте с опущенными жалюзи, потому что лил дождь, и папа сказал: «Вы настоящий музыкант». У него были рыжие усы, у моего отца. А Эстер все время говорила: «Бедный Джеральд, бедный Джеральд». Но если бы вы видели, как он идет по Рыночной улице, размахивая руками, а его коричневые туфли сверкают на солнце, вы бы не назвали его бедным. И когда он говорил: «По-валлийски слово печаль звучит совсем по-другому». И когда я плакала из-за какой-то ерунды и думала, что он начнет злиться, но он крепко обнял меня и ничего не сказал. У меня на платье была приколота коралловая брошка, и она сломалась. Он обнял меня и сказал: «Я думаю, что ты будешь такой же как я, бедная маленькая мышка». А когда мистер Кроу сказал ему: «Надеюсь, вы не собираетесь поддерживать эту проклятую французскую обезьяну?», имея в виду губернатора, — отец сказал: «Я знавал англичан, которые были не лучше».

Когда я взглянула на часы, они показывали четверть шестого. Значит, я просидела не двигаясь уже два часа. Я подумала: «Надо встать». А потом пошла на почту и послала Уолтеру телеграмму:

«Мне необходимо увидеться с тобой сегодня вечером пожалуйста Анна».

Потом я вернулась домой. Руки все время мерзли, и я терла их одну о другую.

Я думала:

«Он не ответит, и мне это все равно, потому что мне больше ничего не хочется. Но в половине восьмого миссис Доуз принесла от него телеграмму: «Встретимся сегодня вечером в Центральном Отеле на Мэрилебон-роуд в 9.30 Уолтер».

9

Я одевалась очень тщательно. Я ни о чем другом не думала. Я надела черное бархатное платье и чуть сильнее, чем обычно, накрасила губы. Когда я взглянула в зеркало, то подумала: «Он не посмеет, не посмеет». В горле стоял комок Я старалась проглотить его, но никак не удавалось.

За окном лил дождь. Миссис Доуз спустилась вниз.

— Вы промокнете, — сказала она, — я пошлю Уилли к метро за такси.

— Спасибо, — сказала я.

В холле стоял стул, я села и стала ждать.

Уилли не было довольно долго, и миссис Доуз начала бормотать себе под нос: «Бедный мальчик должен мокнуть под дождем. Некоторые люди доставляют кучу проблем».

Я сидела на стуле. Постепенно меня охватывал озноб, как при лихорадке. Я подумала: «Когда начинается лихорадка, ноги — как в огне, а руки холодные как лед».

Наконец появилось такси. Дома по сторонам улицы сначала были маленькие и темные, а потом большие и темные, но и те, и другие — совершенно одинаковые. И я поняла, что всю жизнь знала, что что-то такое случится, и все время этого боялась, все время. Это страх, постоянный страх перед всем и вся. Но теперь страх вырос и стал огромным; он наполнил меня и наполнил весь мир.

Я думала:

«Нужно было дать Уилли шиллинг. Мисс Доуз наверняка рассердилась, потому что я не дала ему шиллинг. А я просто не подумала об этом. Завтра надо бы его найти и дать ему монету».

Такси свернуло на Мерилебон-роуд, и я вспомнила, что однажды снимала квартиру на этой улице. Мне приходилось подниматься по трем лестничным пролетам, а потом входить в маленькую комнату, в которой пахло плесенью. Комната пахла плесенью, а в окне, которое не открывалось, видны были деревья с темной пыльной кроной.

Такси остановилось, я расплатилась с шофером и вошла в гостиницу.

Он ждал меня.

Я улыбнулась и сказала:

— Привет.

У него был очень строгий важный вид, но когда я улыбнулась, видимо, он почувствовал облегчение.

Мы сели в углу зала. Я сказала:

— Мне только кофе.

Я представила, как говорю очень спокойно: «Дело в том, что ты не понимаешь. Ты думаешь, что я чего-то требую. Мне просто нужно иногда видеть тебя, иначе я умру. Сейчас я просто умираю. Но ведь я еще совсем молодая, мне рано умирать».

…Свечи плачут восковыми слезами, и запах ладана, и мне нужно на похороны в белом платье и белых перчатках, и венок на голове, и букет в руках, от него промокли перчатки — и все говорят, совсем ведь еще молодая…

Я сказала:

— Я получила письмо от Винсента.

— Да, я знаю, что он тебе писал, — сказал он, наклонив голову.

— Ты просил его об этом?

— Да, я просил его написать тебе.

Он все время старался не смотреть на меня, но потом, сделав над собой усилие, взглянул прямо мне в лицо и начал что-то объяснять. Я понимала, что ему очень неловко, что он даже ненавидит меня, это было так странно. И сидеть здесь с ним и разговаривать, и знать, что он меня ненавидит. Я сказала:

— Понятно. Послушай, ты можешь кое-что для меня сделать?

— Конечно, — сказал он, — что угодно. Все, что ты скажешь.

Я сказала:

— Тогда закажи такси и поедем к тебе. Пожалуйста. Мне надо поговорить с тобой, а здесь я не могу.

Я подумала: «Я буду цепляться за твои колени, но заставлю тебя понять, и тогда ты не посмеешь, ты не посмеешь…»

Он сказал:

— Зачем ты просишь меня именно о том, что я не могу сделать? Это единственное, чего я не могу для тебя сделать.