Книга Капитан. Наследник империи - Виктор Дубчек

— Не суетись, — ответил он на невысказанный вопрос, — тащить недалеко, а бережёного…

Он и сам бы не смог объяснить причины своего беспокойства. А только что-то эдакое… какое-то неуютное чувство не давало расслабиться, царапало воображение, хотя явных причин как будто и не было.

Множество мелких наблюдений, ничтожных по отдельности примет складывались в молчаливую мозаику, и в этой мозаике что-то было очень серьёзно не так.

Что-то было не так.

Он посмотрел на Кави. Эльф неприятно поджал уши, охватил ладонью рукоять меча и вернул совершенно понимающий взгляд.

— Что-то не так, — сказал капитан.

— Да, — согласился Кави. — Это, несомненно, Дурта, но дело…

— Дело не в нём.

— Да, — сказал Кави. — Что-то не так.

Пыхтение и сиплый кашель Дурты слышались уже совсем рядом. Через минуту кусты всколыхнулись, раздвинулись и достойный мудрец, обливаясь потом, вывалился на еле заметную лесную тропинку.

— Здорово, Дурта, — сказал капитан, заходя со спины и неназойливо отбирая действительно довольно увесистый, но уж всяко не убийственно тяжёлый мешок.

— Эээ… Думья, я настаиваю. А где?..

— Здравствуй, достойный Думья.

— Скажите на милость… ну что за депутация.

Заметно было, что мудрец польщён встречей.

— Как прошло? — спросил Немец, выдвигаясь по тропинке.

— Купил всё — и шашаку, и наконечники для стрел. Десяток срезней всё-таки взял. Где юный дикарь?

— Кави-младший изволит почивать.

— Однако.

— Да ладно, пусть отоспится пацан.

— Эээ… в сущности, никакой спешки нет, я прав ли?

— Прав, Дурта, прав. А, кстати, ты что это красный такой? Мешок-то — не надорвёшься.

Достойный мудрец с силой потёр ладонями влажные раскрасневшиеся щёки.

— Эээ…

Он закашлялся, неловко переступил сандалиями и медленно, так медленно, что ни человек, ни эльф не успели ничего сообразить, завалился набок, подминая тощим телом куст каких-то диких колючек.

— Я-то не доктор, — хмуро сказал сударь капитан, — но по всему — похоже на пневмонию.

Расстроенность чувств Немца была весьма заметна. В иных обстоятельствах принц расценил бы подобные проявления как естественную человеческую заботу о единорасце, но нет, нет — капитан явно включил нового знакомца в группу лиц, которую полагал подлежащей своей ответственности. Сознавать это было нелегко — ибо принц привык считать Дурту вернейшим своим другом, а потому слегка даже и ревновал; но это и снимало с его плеч немалый груз — ибо ответственность есть тяжесть.

Сударь капитан же… казалось, тяжесть сия для него столь привычна, что сделалась и вовсе неотъемлемой частью натуры. Попробуй, пройдись по земле невесомым! немедля сдует тебя первым же беспечным ветерком; потому-то сей груз есть великое счастье — для того, кто умеет распорядиться собственной весомостью. Ибо ежели нет у тебя ответственности — то и тебя самого словно бы нет; и, напротив, чем серьёзнее твои тяготы, заботы и решения — тем больше тебя самого, тем реальнее твои плоть и дух.

Кави почувствовал, что впадает в неуместную сейчас умственную экзальтацию, и принудил себя вернуться к более насущным вопросам.

— Пневмо… — задумчиво протянул принц, — не думаю, чтобы Дурта страдал расстройством душевного рода. Безусловно, сей достойный мудрец всегда был склонен к некоторой горячности мышления, более того…

— Воспаление лёгких, — коротко сказал капитан, — не души.

— Лихорадка? — догадался Кави. — Но ведь ещё сегодняшним утром он производил впечатление человека вполне здорового, если, разумеется, не считать лёгкого кашля.

— И.

- «И»?..

— И лёгкого чиха. И лёгкого пота. Лёгонького.

— Пожалуй, — признал Кави. — Но вполне очевидно, что сии признаки лёгкого нездоровья не могли столь быстро переродиться в жар и глубокую обморочность, кои мы имеем несчастье наблюдать теперь.

— Нервный, — задумчиво проговорил Немец, — думает много, питается паршиво, телосложение астени… короче — дрищ.

Очередное незнакомое слово прозвучало мрачно, как если бы сама судьба устами капитана выносила Дурте смертный приговор. Принц, разумеется, и не подумал испытать какой-либо из оттенков отчаяния — ибо искренно полагал отчаяние эмоцией постыдной и недопустимой. Но сударь капитан на этом не остановился.

— Иммунитета никакого, — мрачно промолвил он, протирая ладони влажной тряпицею, — а чёрт его знает, что я там с собою приволок…

— Оружие, одежду… — добросовестно принялся вспоминать Кави.

— Помнишь тот холм, где мы после взрыва-то очутились? — не слушая, спросил Немец, — ну, с нефтью, помнишь?

— Суров Холм, сударь капитан, разумеется.

— Как думаешь — молодой дотуда доберётся? На своих двоих, и чтоб никому не попасться.

— Вполне, отчего же, — с некоторым недоумением пожал плечами принц. Как будто лесной эльф, задавшийся целью остаться неприметным в лесу, может сей цели не достигнуть. Цель же… — О! Вы говорите об оставленном нами секрете? Том малом ларце из гладкого оранжевого дерева?

— Соображаешь, — одобрительно сказал сударь капитан, — горжусь тобой. Кави! молодой! Ставлю боевую задачу…

— Ваше беспокойство лишено всяких оснований, сударь капитан, — сказал принц, наблюдая, как младший последний раз машет им рукой и скрывается за ближайшим взгорком. На душе сделалось определённо тоскливо. — К утру обернётся.

— А что, эльфы все в темноте-то видят?

— Увы; только лесные. В городских семьях ночное зрение постепенно утрачивается за ненадобностью.

— Правильно, — хмыкнул Немец, — «за ненадобностью». Пойдём-ка в дом.

За время их отсутствия несчастный Дурта снова пришёл в себя и теперь тяжело ворочался, пытаясь хоть чуть удобнее устроиться на низком ложе. Достойный мудрец поднял на входящих воспалённые глаза, попытался было произнести какую-то очередную мудрость — но тут же и зашёлся в приступе мучительного мокрого кашля.

Немец терпеливо дождался, когда сипящие и булькающие звуки немного стихнут, и, протянув руку, ощупал высокий лоб с крупными каплями испарины. Дурта поморщился, но каким-либо иным образом возмущения не выказал. Казалось, он, — вопреки очевидному, — никак не может поверить в собственное внезапное нездоровье. Кави припоминал, что мудрец действительно хворал весьма редко… о да; пожалуй что и ни разу за всё время их знакомства — там, в будущем.

— Рановато лысеешь, Дурта, — осуждающим тоном произнёс сударь капитан. — Лысый мудрец никому не нужен, запомни.

— Эээ… — только и нашёлся ответить недужный.